Белое танго   ::   Вересов Дмитрий

В бабушкиной комнате вякнуло; он толкнул дверь…

Неровный багровый свет — и черный силуэт, сгорбленный над столом.

— Бабуска, бабуска, бабуска… — зачастил Никита, пятясь.

Бабушка выпрямилась, обернула к нему чужое, страшное лицо. Никитушка заплакал.

— Иди к себе, — чуть нараспев, сказала бабушка. — Нечего тебе тут…

— Сестьичка… — пролепетал малыш сквозь слезы.

— Иди, иди, — повторила бабушка. — Не сестричка она тебе. Никита закричал…

— Эй, чего развопился? — прогудел незнакомый голос, и чья-то рука сильно тряхнула Люсьена за плечо. Он вздрогнул и открыл глаза. На мгновение пробила жуть, но увидев впереди затылок Рафаловича, Люсьен моментально все сообразил и успокоился.

— Надо же, как набрался, — произнес он, искательно и игриво заглядывая в лицо сидящего рядом верзилы в безрукавке.

Верзила буркнул что-то неразборчивое и отвернулся.

— Это вы меня домой везете, что ли? — спросил Люсьен в затылок Рафаловича и, не дождавшись ответа, продолжил:

— Классная у тебя тачка!

— Какая есть, — не оборачиваясь, бросил Рафалович.

— А я вот свою у гостиницы оставил. Как бы не случилось чего…

— Проспишься — заберешь. Ничего с ней не случится.

— Адрес-то мой как узнали? Я сказал?

— Татьяна дала.

— Татьяна? А откуда… Впрочем, да, она же мне открытку… Нет, все-таки молодец Танька, собрала всех, через столько-то лет. Теперь надо бы почаще встречаться…

Рафалович неопределенно хмыкнул.

— А славно посидели, да? Я как Поля увидел, живого, так прямо обомлел.

Рафалович промолчал. Люсьен вздохнул, зажмурился и выпалил:

— Слушай, Ленька выручи, а? По старой дружбе? У меня, понимаешь, деньги украли. Я отдам, честное слово. Мне скоро заплатят, я сразу… Это ж для тебя не сумма, а? Тысячу баксов?

Рафалович молчал. «Понтиак» плавно и тихо полз по Николаевскому мосту.

— Ваньке-то ты сам предложил, — с обидой продолжил Люсьен. — А он книжки публикует, квартира у него своя есть…

— Сережа, — не дослушав, обратился Рафалович к шоферу. — Завезешь меня в офис на Конногвардейском, подъедешь ровно в восемь. Потом подкинешь этого фрукта на Галерную. Витюня, а ты до дверей его проводишь и выдашь пятьдесят долларов из моих.

— Ясно, Леонид Ефимович, — отозвался гигант в безрукавке.

— Как это пятьдесят?.. — начал Люсьен, но Витюня так больно сдавил ему локоть своей железной клешней, что он охнул и замолчал…

(1971-1976)



II



— Вам что, девушка?

— Мне бы справку оформить. Голосок такой звонкий, что уткнувшаяся в картотеку регистраторша невольно обернулась.

— Номер карточки? — спросила она, раздраженно оглядывая посетительницу с головы до ног. У стойки регистратуры стояла высокая ладная красотка с детскими ямочками на щеках и смеющимися глазами.

— Шестнадцать шестьдесят шесть. Захаржевская Татьяна, — лукаво улыбнулась девочка.

— Справка-то в школу? — недоверчиво переспросила медсестра, не без зависти оценив зрелые формы Захаржевской.

— В клуб ДОСААФ… — усмехнулась та в ответ. Привычное раздражение от вечно унылых больных и слякоти за окном улетучилось. Заговорщически понизив чуть не до шепота голос, сестра прочитала на коленкоровой обложке пухлой тетради:

— Татьяна Всеволодовна.

Девушка кивнула. Выбившийся из-под шапочки рыжий локон при этом задорно прыгнул колечком, и медичка, замотанная чужим гриппом, гуляющим по городу, наконец улыбнулась и протянула в окошко карточку.

— Кабинеты я тебе вот здесь записала. Второй этаж…

Перепрыгивая через ступеньки, Таня пошла для начала к участковой. Марью Филипповну видела редко, в основном — когда оформляла очередную справку, то в бассейн, то на легкую атлетику. Та и встречала обычно улыбкой и непременным:

— А, спортсменка?

И каждый раз Танюшка удивляла новым увлечением, как и сегодня.