Быстрая Молния   ::   Кервуд Джеймс Оливер

Но остров Гершеля с его добротными постройками, с относительным комфортом и прочей роскошью не шел ни в какое сравнение с этой лачугой на краю ледникового ущелья. Двое мужчин, сидевших здесь при тусклом свете жестяной лампы, были частью дикой природы, которую они охраняли. О'Коннор, широкоплечий, рыжеволосый и рыжебородый гигант, положив перед собой пудовые кулаки, улыбался через стол Пеллетье, чьи волосы и борода были настолько же черны, насколько у О'Коннора они были рыжими. И Пеллетье отвечал ему такой же, может быть слегка извиняющейся, улыбкой. Семь месяцев ледяного ада и предвкушение еще пяти месяцев впереди не нарушили их добрых, товарищеских взаимоотношений.

— Прекрасно! — заявил О'Коннор, не скрывая восхищения, светившегося в его голубых глазах. — Если бы я умел так писать, Пелли, я был бы сейчас на юге, а не здесь, — потому что Катлин давным-давно вышла бы за меня замуж! Но ты кое-что забыл, Пелли. Помнишь, я говорил тебе о вожаках этих стай? Ты ни слова не упомянул об этом!

Пеллетье покачал головой.

— Уж очень это странно звучит, — сказал он. — Уж очень как-то звучит… неблагоразумно, что ли…

О'Коннор поднялся на ноги и вытянулся во весь свой гигантский рост.

— Так черт бы побрал это благоразумие! — запротестовал он. — Послушай, разве в чем-нибудь здесь имеется хоть капля благоразумия, Пелли? Я говорю тебе: эти эскимосы с их индюшиным кудахтаньем правы! Если не сам дьявол предводительствует стаей, то я — черномазый негр, а не белый и зовут меня не Сэнди О'Коннор! И я буду доказывать это Главному, пока не почернею, вот что я буду делать! Если бы нам удалось отловить вожаков…

Он неожиданно замолк и повернулся к окну. И Пеллетье тоже замер на месте, прислушиваясь.

Скаген — дух Скагена, вселившийся в Быструю Молнию, — опять тоскливо выл возле хижины белого человека на краю ледникового ущелья. Из могучей пасти Быстрой Молнии вырывались плач, жалоба, далеко разносящиеся стенания, устремленные прямо вверх, в серую сумятицу неба, — зов, обращенный вспять сквозь двадцать поколений к давным-давно забытым и давно уже мертвым хозяевам. Ни один волк среди многочисленных стай не обладал таким глубоким и так далеко разносящимся голосом, как Быстрая Молния. Он начинался с низкой печальной ноты, наполненной неизъяснимой грустью, но неуклонно вырастал, набирая силу, пока в последнем вдохновении не переполнял, казалось, душу певца, и мир содрогался от властного превосходства, звучавшего в нем. Голос этот возвещал миру о жизни, но также и о смерти; он разносился повсюду: сквозь ветер, сквозь бурю и мрак, — единственный звук среди всех остальных, который внушал страх, покорность, воодушевление или благоговейный ужас. И мир дрожал, и пытался укрыться, спрятаться, бежать от него, — и настораживал широко раскрытые уши, чтобы его услышать.

Так выл Быстрая Молния возле маленькой хижины на краю ледниковой расселины. И прежде чем эхо этого воя замерло вдали над широкими снежными равнинами, дверь хижины отворилась и на ее освещенном фоне возникла фигура мужчины. Это был О'Коннор. Он вгляделся в полумрак, и внезапно руки его быстро поднесли к плечу какой-то предмет. До этой минуты Быстрая Молния дважды видел вспышку огня и слышал грохот необычного грома, которые следовали за движениями, подобными тем, что производил О'Коннор. Во второй раз что-то даже прожгло длинную борозду на его плече, черкнув по нему раскаленным металлом. И сейчас, как подсказал ему инстинкт, смерть прожужжала над самой его головой. Он повернулся, и отдаленный полумрак поглотил его. Но он не бежал. Он не был напуган. Нечто другое, чем страх смерти, боролось в дикой и первобытной его душе. То был дух Скагена, изо всех сил стремившийся к возрождению, но в конце концов подавленный и сокрушенный.