Царица Сладострастия   ::   Дюма Александр

Два часа, проведенные в моем доме, спутники г-на де Вольтера, подобные истуканам, просидели перед прекрасными каминными подставками времен Франциска I, за которые на днях я так дорого заплатила одному еврею и которые составляют мне такую милую и славную компанию, когда я в одиночестве предаюсь воспоминаниям и помешиваю угли.

Внешность и нрав г-на де Вольтера не всегда бывают приятны, но это восполняется весьма редким талантом, которого недостает многим выдающимся умам: умением приятно вести беседу. Его речь отличается живостью и блеском; те, кому не довелось быть тому свидетелями, могут составить о ней представление, прочитав некоторые прекрасные сцены из «Нанины» или «Блудного сына». В них без всякой вычурности и педантства великолепно переплетены колкие остроты, интересные рассуждения, удачные параллели, ученые споры. В таком же стиле написаны многие его письма, и нужно признать, что беседы г-на де Вольтера весьма их напоминают. Его речь обладает еще одним большим достоинством: когда он пребывает в хорошем настроении или когда круг людей, с кем он ведет разговор, нравится ему, он оживляет все сказанное блеском глаз, красноречивыми жестами, умением быть веселым, учтивым и терпеливым. Многие из тех, кто приходил к нему с предубеждением по отношению к нему, уходили взволнованными и плененными им.

Господин де Вольтер и я беседовали так, словно мы были одни; он читал мне стихи, и я слушала, делая вид, что нахожу их превосходными, хотя эти сочинения не казались мне намного лучше тех, что посвящали мне итальянские поэты в те времена, когда я была почти что герцогиней. Ведь тогда я все воспринимала сквозь призму восторженности, которая присуща молодости.

Думая доставить мне большое удовольствие, он прочел мне отрывок из брошюрки некоего Мелона, секретаря регента; эта брошюрка носит название «Политический опыт о торговле», и в ней содержится похвала в мой адрес:

«…Я смотрю на вас, сударыня, как на один из величайших примеров, подтверждающих эту истину. Сколько семей живут исключительно благодаря покровительству, которое вы оказываете искусствам! Стоит нам разлюбить картины, эстампы, всякого рода редкости — и самое малое двадцать тысяч человек ждет мгновенное разорение в Париже, после чего они будут вынуждены отправиться на поиски работы к иностранцу».

В этом, на мой взгляд, г-н Мелон был совершенно прав; я считаю, что если мы, люди знатного происхождения, не будем заботиться о служителях искусства и не обеспечим им вполне достойное место в обществе, то в один прекрасный день они возымеют желание поискать для себя лучшей судьбы, а когда их поиск увенчается успехом, нам будет немного стыдно.

Но вернемся к г-ну де Вольтеру. Итак, он прочел мне стихи, несколько строк из брошюрки г-на Мелона, затем очень остроумно и тонко стал говорить о нынешних временах — предмете, в котором я уже не так хорошо разбираюсь, наверное потому, что постарела; конечно же, он перешел к настоящему только для того, чтобы я рассказала ему о прошлом, когда, на мой взгляд, все было намного лучше, потому, быть может, что я была тогда молода.

Я исполнила его желание и отправилась в прошлое — в путешествие по цветущему саду моей юности.

Он слушал меня с величайшим вниманием.

— Это было, — рассказывала я ему, — во время войны, которую герцог Савойский в союзе с имперцами вел против Франции.

Войска Людовика XIV заняли Пьемонт, и г-н де Лафейад осадил Турин. Его королевское высочество герцог Орлеанский был одним из командующих армией.

В первый же день принц послал в город офицера-парламентера, чтобы выяснить, где расположена ставка герцога Савойского: он хотел уберечь ее от обстрела. Кроме того, герцог Орлеанский предлагал принцессам и сыновьям его королевского высочества пропуска, чтобы они, не подвергаясь опасности, могли удалиться куда им будет угодно.