Человек по имени Лошадь   ::   Джонсон Дороти

Он не мог, как принято у кроу, пройтись мимо группы девушек, наигрывая на флейте, сделанной из кости орлиного крыла, или покрасоваться, прогарцевав на лошади мимо типи своей избранницы, разодетый, с расписанным красками лицом. Не было у него ни лошади, ни красивой одежды.

«Дома, — мелькнула мысль, — я мог бы жениться на любой девушке, стоило только захотеть». Но к чему терять время на такие мысли! Будущее надо было заработать своими руками,

Самое большое, на что он мог решиться, изредка, — при случае подмигнуть девушке или как-нибудь иначе выразить ей свое восхищение. Она в ответ, смеясь, закрывала лицо руками. Меньше всего он мог рассчитывать, что ему удастся бежать с ней. В этом случае все равно нужно было иметь лошадь, а чтобы добыть лошадь, нужно было прежде убить всадника…

Случай представился весной. К тому времени индейцы уже привыкли к нему. Он, конечно, не стал своим в племени, но его находили забавным, чем-то вроде необычного ручного зверька. Не зря же они кормили его всю зиму.

Удача пришла к нему, когда он охотился вместе с тремя подростками, которые были его стражами и товарищами поневоле. Кроу, основной пищей которых было бизонье мясо, не считали зайцев и птиц серьезной добычей, но эта мелочь служила хорошей мишенью.

В тот день они ушли довольно далеко. Заметив двух лошадей в овражке, подползли ближе и увидели индейца, который, скорчившись на земле, стонал от боли. Индеец был один. По тому, как нетерпеливо подростки поползли вперед, Человек-Лошадь понял, что этот индеец из какого-то враждебного племени и, значит, он — законная добыча.

Белый человек, на какую-то долю секунды опередив своих юных спутников, выстрелил в больного индейца. Именно так добыл он себе богатство и почет, с помощью которых надеялся получить невесту и свободу. Бросившись вперед и добив все еще стонущего индейца ударом лука, он совершил свой первый подвиг, завоевал первый ку. Потом он кинулся к стреноженным лошадям. Вместе с лошадьми он получал надежду на свободу. Подростки с боевыми криками, заученными с детства, бросились добывать свои ку. Один из них снял скальп. Человек-Лошадь мрачно усмехнулся, увидев, как мальчишку внезапно скорчило в приступе тошноты, когда скальп оказался в его руке.

Появление всадников (по двое на каждой лошади) вызвало оживление в стойбище. Человек-Лошадь оказался в центре внимания. Индейцы, игнорировавшие его, как раба, теперь увидели в нем храбреца, захватившего лошадей, завоевавшего свой первый ку.

Шум и гам продолжался всю ночь. Отцы громко хвалились подвигами своих сыновей. Пришлось позвать белого человека, чтобы он рассудил спор двух разгоряченных подростков, определив, кто из них завоевал второй ку, а кто должен довольствоваться третьим. После долгого спора, в котором Человек-Лошадь не принимал участия (спор шел буквально через его голову), он торжественно указал на мальчика, сидевшего ближе; ему было совершенно безразлично, кто он.

Человек-Лошадь не раз видел, как вели себя индейцы, празднуя победу, и знал, что нужно делать. У кроу не было обычая скромничать. Совершив что-либо выдающееся, индеец громко заявлял об этом. Человек-Лошадь вымазал лицо жиром и углем и, то выкрикивая, то произнося нараспев английские слова, вышел на площадку перед типи.

«Эй вы, язычники! Дикари! — кричал он. — Когда-нибудь я все равно выберусь отсюда! Я уйду от вас!» Индейцы почтительно слушали. На языке кроу он кричал: «Я Лошадь! Я Человек-Лошадь!» Все согласно кивали. Он имел право хвастать: он добыл двух лошадей.

Еще до того, как наступил рассвет, Человек-Лошадь и дочь старухи скрылись за дальними холмами. «Я люблю тебя, маленькая леди, — сказал он ей по-английски.