День гнева   ::   Стюарт Мэри

Мерлин тогда лежал мертвым на своем ложе всего в сорока милях оттуда. Много чего еще говорили: о каких-то сраженьях к югу от Дикого леса и о новой победе Верховного короля, но ветер был слишком силен, и я не расслышал всех их слов, а ближе лодку было не подвести. — Рыбак еще больше понизил голос, так что тот упал до еле слышного хрипа: — Не все в королевстве оденутся в траур при этой вести, даже среди тех не все, кто повязан с ним кровью. Помяни мои слова, Сула, будет сегодня во дворце новый пир. — С этими словами он бросил испуганный взгляд через плечо на дверь хижины, будто боялся, что кто-то стоит и слушает на пороге.

Мужчина был приземист и коренаст, с голубыми глазами и обветренным лицом матроса. Он был рыбаком — всю свою жизнь занимался рыбной ловлей в этой одинокой бухте на самом большом острове Оркнеев, который назвали еще иначе Мейнленд. Грубоватый с виду и не быстрый умом, он был человеком честным и умелым в своем ремесле. Звали его Бруд, и было ему от роду тридцать семь лет. Его жена Сула была четырьмя годами его моложе, но ревматизм и тяжкий труд так согнули ее, что выглядела она дряхлой старухой. Казалось невозможным, что это она родила дитя, спавшее в колыбели. И действительно, сходства меж ними не было никакого. Ребенок, мальчик двух с небольшим лет, был темноглазый и темноволосый, ничего в нем не было от северной белокурости, столь обычной у жителей Оркнейских островов. Ручонка, скомкавшая одеяла в колыбели, была узка и тонка, темные волосы — шелковисты и густы, а разлет бровей и разрез глаз указывали на примесь иноземной крови.

Не только лишь внешность мальчика не соответствовала нищенскому званию одиноких рыбаков. Хижина была очень мала, всего чуть-чуть лучше простой землянки. Построена она была на плоском участке соляного торфяника, с двух сторон ее защищали склоны скалистых утесов, кольцом замыкавших бухту, а от прибоя укрывала невысокая каменистая гряда, преграждавшая дорогу валунам, что в шторм катали по берегу волны. Позади лачуги в глубь острова тянулись болота, откуда вытекал, журча, крохотный ручей и крохотным водопадом падал на каменистый пляж. На небольшом расстоянии от линии прибоя пляж перегораживала запруда, заставлявшая ручей разлиться на камнях прозрачным озерцом.

Камни для постройки хижины собрали на самом берегу. Это были плоские плиты песчаника, отколотые морем и ветром от соседних утесов и выглаженные волнами. Положенные друг на друга, они составляли грубую стену, отчасти укрывавшую от непогоды. Откуда здесь было взяться извести для скрепления кладки? И потому щели меж камней были замазаны илом. Каждая из налетавших бурь отчасти его вымывала, и в щели приходилось добавлять новый ил, так что издалека лачуга казалась неопрятным коробом из заглаженной грязи, как шапкой накрытым вязанками стеблей вереска. Вереск придерживали старые, латаные-перелатаные рыболовные сети, концы которых свисали до земли и были придавлены камнями. Окон в хижине не было. Дверной проем был квадратный и такой низкий, что мужчине, чтобы войти, приходилось сгибаться вдвое. Закрывала проем не дверь, а полог из оленьей кожи, грубо выделанной и задубевшей как дерево. Дым от зажженного внутри очага угрюмыми клубами вырывался в щели по краям полога.

Внутри это беднейшее из беднейших жилищ скрывало свидетельства нехитрого уюта. Хотя колыбель была из старого покореженного дерева, одеяла были мягкие и выкрашенные в яркие цвета, а подушка набита пером. На каменную полку, служившую рыбаку и его жене кроватью, было наброшено толстое, почти роскошное покрывало из шкур морских котиков, пятнистых и с длинным ворсом: такие хорошие шкуры обычно по праву забирают себе воины или же они отправляются в покои самой королевы.