Шестое чувство   ::   Вентворт Патриция

Как только машина выехала на дорогу, Жиль спросил:

– Кто она? Я с ней не знаком?

Меада помотала головой.

– Нет. Ее зовут Агнесс Лемминг. Она живет в квартире на первом этаже.

– Ее кто-то обижает? Очень похоже на это.

– Ее мать. Если честно, то я считаю миссис Лемминг самой большой эгоисткой в мире. Она сделала из Агнесс рабыню и изводит ее все время. Даже не знаю, как только Агнес выдерживает.

– Замечу, что она может сломаться в любой момент. Но не будем больше говорить о ней, лучше поговорим о нас. Сегодня ты выглядишь лучше. Ты выспалась?

Меада кивнула.

– Ты никогда не мечтала о том, чтобы тайно сбежать со своим возлюбленным или о чем-нибудь подобном?

– Я вообще ни о чем не мечтала.

Он бросил на нее сбоку острый взгляд и сказал:

– Пустое дело предаваться мечтам.

Меада опять кивнула головой.

Он снял одну руку с руля и положил сверху на одну из ее рук.

– Все уже позади. Теперь будем веселиться. Ты расскажешь мне обо всем, что мы делали в Нью-Йорке, о чем говорили; потом я сосредоточусь на услышанном с целью восстановления этого в памяти.

Она не все поведала ему, хотя рассказала о многом: о тех приятных часах, что они провели вместе, где обедали и танцевали, какие пьесы смотрели в театре.

На обед они остановились в одном из загородных придорожных кофе. Меада внезапно спросила:

– Тебе знакома девушка по имени Карола Роланд?

Едва она произнесла это имя, как возникло странное ощущение, будто она бросила камень в спокойный пруд и наблюдает за искаженной картиной отраженных в воде деревьев и неба. Но это было лишь впечатление. Вот что она увидела на самом деле. На его щеках заиграли желваки, шея напряглась. В его ярких голубых глазах блеснуло еле уловимое выражение чего-то знакомого и тут же исчезло. Он медленно сказал:

– Ты знаешь, мне это имя явно что-то напомнило, только не вспомню, что именно. Кто она?

– Она поселилась в нашем доме на верхнем этаже месяц тому назад. Она актриса.

– Молодая?

– Лет двадцать пять-двадцать шесть, или чуть больше, не знаю. Очень красивая.

– Как она выглядит?

– Золотистые волосы, голубые глаза, изящная фигура.

Жиль рассмеялся.

– Образ идеальной блондинки, джентльменам он очень нравится! И что в этом такого? Не в моем вкусе, дорогая.

– Она чрезвычайно красива, – великодушно отдавая ей должное, сказала Меада. – И ты… ты не должен называть меня дорогая.

– Я не знал, что не должен. Но почему? Это так легко и удобно.

– Потому что ты неискренен, – ответила Меада. – Вот почему.

Он рассмеялся.

– Перерыв для закуски и для освежающих напитков. Сюда идет официант. Сладости выглядят страшновато. На твоем месте я бы взял себе сыр… Нет, мы оба возьмем сыр. Такая серьезная пища более подходит к красивой этической проблеме, чем потрескавшееся в масле желе или окаменевшие на вид сладости. Тем более, кажется, что сыр настоящий Чеддер, а не какой-нибудь поддельный, его вкус невозможно забыть. Увенчанный лаврами поэт сказал бы по такому случаю, если бы удосужился обратить свое внимание на сыр:

Английское мясо и английский сыр

Для меня словно настоящий пир.

– Но когда мы одни, как сейчас, почему я не должен называть тебя дорогая?

Ресницы Меады взлетели кверху, блеснули глаза, и ресницы вновь опустились.

– Я говорила тебе почему.

– В самом деле?

– Ты так не считаешь.

Жиль намазывал маслом сухое печенье.

– Погляди-ка, похоже на чтение чужих мыслей. Если так, то ты плохо их отгадываешь. Возьмем что-нибудь попроще. Например, это масло или маргарин? Выглядит как масло, а на вкус маргарин.

– Возможно, здесь того и другого поровну.

– Возможно, и так, – Жиль нагнулся к ней через стол. Его смеющиеся глаза взглянули прямо ей в лицо. – Вот ты какая половинчатая, раз так говоришь. Возможно, так оно и есть, дорогая.

– О-о! – протянула еле слышно Меада. Сердце у нее сжалось.