Дворняги, друзья мои...   ::   Шафер Наум

В школе на уроках я плохо слушал учителей, всё время думал о Бомбонеле. Один раз на большой перемене не выдержал: побежал домой, чтобы удостовериться, что он жив и не пойман. Дорога туда и назад – три километра. За двадцать минут я успел проделать этот путь и когда вернулся в школу, то имел, вероятно, весьма жалкий вид, потому что ученики осадили меня криком: «Что случилось?»

На службе у горсовета находились социально опасные элементы, отбросы человеческого общества. Жаловаться было некому. И Бомбонела я не уберёг. Невольным виновником оказался старый пёс-циркач. Однажды один из собаколовов забрёл к нам во двор. Около деревянного туалета на солнышке грелся «циркач». Когда собаколов стал подкрадываться к псу, я бросил в него (пса) маленький камешек. Умная собака поняла, что ей грозит опасность, и мелкой рысцой побежала к амбару. Собаколов остановился и долгим взглядом посмотрел на меня. Затем бросился догонять пса, который далеко убежать не мог, и через минуту-две уже волочил его, захлёстнутого петлёй, по земле. Видеть унижение умной старой собаки было невыносимо. Я побежал в дом.

Мне потребовалось самоочищенье, хотя проанализировать свои чувства был не в состоянии. И я дал себе клятву мстить собаколовам. Придя домой из школы и наспех сделав уроки, я потом кружил по всем улицам и окраинам, ища собачий фургон. Его теперь обслуживали четыре человека: возница, который управлял парой лошадей, два собаколова с длинными палками и мрачный усатый тип в надвинутой на глаза помятой шляпе (вероятно, «бригадир») – он всегда шёл позади фургона или сбоку, никогда не вынимая рук из карманов брюк, и именно его фигура придавала зловещий характер всему, что творилось… Найдя фургон, я неотступно следовал за ним, и как только показывалась какая-нибудь уцелевшая собака, тут же швырял в неё камнем. Сколько раз собаколовы гнались за мной, чтобы поколотить. Но бегал я хорошо, и ни разу никто меня не догнал.

– Береги своего Бомбонела, еврейская морда! – крикнул мне однажды усач в шляпе.

«Ну конечно же фашист, – почти удовлетворённо подумал я, убегая. – Я не ошибся, вот они какие».

Настал день, когда, придя из школы домой, я не нашёл во дворе Бомбонела. Со щемящим чувством ходил по чужим дворам, ища своего друга. Его не было нигде. Ночью, когда все спали, я тихонько выкрался из спальни через окно, вышел за ворота и долго кричал в темноту:

– Бомбонел! Бомбонел!

На третий или четвёртый день я понял, что навсегда потерял свою собаку.



О тех, кого бьют по голове

В прошлом году газета «Комсомольская правда» взволновала читателей информациями о собаке, которая в течение двух лет ждала своего хозяина на Внуковском аэродроме. Помните, какими словами заканчивалась заметка? «Пусть этот человек срочно возьмёт отпуск, достанет денег и летит в Москву. Потому что во Внуковском аэропорту его ждут. Уже почти два года».

Взять отпуск? Достать денег? Лететь с далёкого Севера в Москву? Из-за собаки? С газетных страниц такие нравственные критерии поведения у нас, кажется, ни разу ещё не провозглашались. Может быть, автор заметки Ю.Рост оказался чрезмерно оригинален в своих требованиях? Но вот через две недели он выступил уже почти с «подвальной» статьёй. Из неё мы узнали, что тысячи людей со всех концов страны объединились в стремлении помочь покинутой овчарке, а из Донецка прилетела одна сердобольная старушка… Откликнулись тысячи людей, но только не хозяин. Впрочем, из третьей статьи мы узнали, что хозяин всё-таки нашёлся. В анонимной записке, написанной печатными буквами, он пытался объяснить причину своего предательства. Но так ли уж важны эти причины? Предательство есть предательство…

Внуковскую овчарку приютила хорошая женщина из Киева.