Джон Кипящий Котелок   ::   Брэнд Макс

Из сказанного вы, должно быть, заключили, что репутация у меня была громкая, но далеко не самая лучшая. Да, признаюсь, за мою жизнь я сменил три-четыре сотни гнездышек вроде Эмити, и в большинство из них залетал по приглашению револьверных стволов.

Прошло несколько часов, а я все пережевывал факты, накопившиеся за этот день. И вдруг подумал, что тридцать два года моей жизни потрачены впустую. Помотало и поносило меня по свету немало, да только все мои друзья оказывались лишь случайными попутчиками. В целом мире не было ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которым я был бы дорог. А когда тебе тридцать два, не так-то много остается времени, чтобы обзавестись близкими людьми. С малых лет я дрался за право ходить по земле, заставлял считаться со мной тяжелым ударом и метким выстрелом. И за что же меня уважать? Пожалуй, и не за что.

Словом, остаток дня я провел невесело, наедине с моими револьверами, готовясь просить прощение в салуне Грешама. Я хотел посидеть так подольше и еще не раз все обдумать, но время летело как птица, и незаметно подступили сумерки. Настала пора собираться.

Было почти восемь, когда я вошел в салун. И сразу понял: Том Кеньон всех успел предупредить, какое представление здесь готовится. По дороге я еще наивно полагал, что зайду внутрь никем не замеченный, быстро приближусь к Кеньону и пробормочу слова извинения так, что, кроме него, меня услышат от силы человека три. Однако, стоя в дверях, увидел, что по бокам Тома стоит добрая дюжина молодцов и весь бар набит битком — не протолкнуться.

Казалось, здесь собралась половина мужского населения Эмити, и все они ждали меня! Едва я вошел, на меня уставились десятки глаз — неприятное, должен заметить, зрелище. На секунду я замер, ощупывая рукоятки кольтов. Уж они-то всегда могли повести разговор за меня, наверное, и были моими единственными друзьями… Нет! Я понял, что говорить придется самому; у стойки бара со стаканом пива в руке стоял Грешам, он смеялся, беседуя с каким-то молодым мексиканцем. И хотя взгляд его будто бы лишь случайно скользнул по моему лицу, я понял — Питер заметил меня и ждет.

Нетрудно было догадаться, что он никоим образом не хотел меня поддерживать. Если бы подошел и пожал мне руку, то показал бы остальным, что я действую с его благословения, а принимая во внимание его общественный вес в городке, тем самым не оставил бы мне никакой самостоятельной роли. Однако мне полегчало, когда я подумал о том, что, если пройду этот экзамен благополучно, Грешам будет рад называть меня своим другом.

Что ж, горькую пилюлю лучше глотать сразу. Я направился к Кеньону, чувствуя, как в меня вонзаются взгляды окружающих. На лицах многих застыло презрение. Все они решили, что я струсил! Некоторые залились краской — им было стыдно видеть, как низко может пасть человек!

Я остановился прямо напротив Кеньона. Всем своим видом он предвкушал мой позор.

Конечно, мне хотелось едва слышно промямлить заготовленную речь, но когда я открыл рот, то обнаружил, что из-за переполнявших меня эмоций силы моего голоса хватило бы, чтобы собрать на построение полк солдат. И тогда отчетливо произнес:

— Кеньон, я сожалею о том, что между нами произошло сегодня утром. Признаю, что не должен был тебя бить не предупредив. Как и обещал, я пришел, чтобы принести тебе мои извинения. Ты их принимаешь?

Кеньон стоял, разинув пасть, словно не веря своим ушам. Он не мог выдавить из себя ни слова и лишь кивнул мне в ответ.

Повернувшись, я пошел к двери. Шаги давались мне с трудом. Никогда еще я не видел столько лиц, обращенных ко мне с презрением, — оно буквально сочилось из каждой кривой ухмылки, так что его можно было собирать ведрами.