Галлоуэй, мой брат   ::   Ламур Луис

Не знаю, лечил ли он на самом деле, но ногам было приятно и болело меньше.

Отдохнул я с часок, а после двинулся вниз по ручью. Через какое-то время нашел пчелиную траву — еще ее иногда называют вонючей травой. Навахи используют ее для добывания огня трением, потому что хрупкий стебель, когда его вращают между ладонями, вспыхивает минуты через две, а то и быстрее, особенно если добавлять мелкий песок, чтобы трение было сильнее.

Я все время следил за склоном, по которому спускался, но не видел никаких следов апачей. Может, их отпугнуло совиное уханье — знак смерти, а может, совиное уханье вместе с дохлым койотом, а может, сознание того, что они слишком далеко забрались на земли ютов… Во всяком случае, от них ни следа не осталось.

Но это не значит, что я тут был один. Кто-то следил за мной из кустов, наверно, тот самый волк. Известно, что волк может идти по следу человека или животного много миль, а этому волку не надо было чужих подсказок, чтобы сообразить, какой я слабый. Он ведь чуял запах крови и гноя от моих израненных ног. Хоть я его опасался и не доверял ему ни на грош, но обиды на него за это не держал. Он — дикий зверь, должен добывать себе пропитание где и как сможет… я даже относился к нему с сочувствием, потому и подбрасывал то кусочки мяса, то косточку-другую.

Эта ночь была самой паршивой. Холод был жестокий, а остатки лосиной шкуры не могли согреть мое голое тело. Всю ночь напролет я трясся и стучал зубами у костра, который пожирал хворост, как изголодавшийся зверь, так что мне приходилось чуть не все время рыскать вокруг, собирая топливо.

Дико и причудливо вздымались в небо надо мной покрытые снегом вершины, мрачно смыкалось узкое ущелье вокруг костра, у которого я дрожал от озноба, холод пробирал меня до костей и сковывал мышцы. Ветер, холодный и промозглый, носился по каньону, задувая огонь, и, как грабитель, отбирал у тела последние крохи тепла.

Казалось, ночь тянется целую вечность. Один раз я задремал, а проснувшись, обнаружил, что ветер стих, но зато от костра осталось только несколько крохотных угольков, и мне пришлось потрудиться, чтобы снова раздуть огонь. Кто-то бродил в кустах. Я развел огонь посильнее и придвинул к себе дубинку и каменный нож.

Сколько людей в былые годы грелось возле таких костров? С таким же жалким оружием, как у меня…

Наконец пришел рассвет, холодный и блеклый, можно было видеть, что делается вокруг, и не шарить по кустам вслепую, чтобы найти сухую ветку или валежину. Я расшевелил костер, потом взял шкуру и отрезал от нее столько, чтобы хватило на новые мокасины.

Этот кусок я зарыл в землю по соседству — в земле кожа размякнет и станет более гибкой.

Выкопал и съел несколько клубней мокричника, потом дожевал остатки лосятины, а кости бросил в кусты.

Кое-как ковыляя, я вскарабкался выше по склону и тщательно осмотрел местность. Ну, человек может жить чуть не в любом месте, если знает кое-что о растениях и животных и если у него хватит времени обдумать толком, что к чему. Ведь именно мозг человека выделил его среди животных, и мозг человека всегда подскажет ему, как выжить, — если человек найдет время пустить его в ход.

Во-первых, мне нужно было оружие. Во-вторых, надо иметь какую-то крышу над головой и одежду на теле. Вот я и стоял там, изучая местность и размышляя, что она может предложить.

Склоны каньона были высокие, скалистые, лес взбирался по ним до самого верха. По дну ущелья протекал ручей, вдоль него росли ивы, густая трава, попадались отдельные кусты. Неподалеку, не дальше двадцати футов, валялся давно упавший с дерева и хорошо высохший сук. Если обломать с него мелкие веточки и насадить обсидиановый наконечник, будет у меня копье.