Голубица в орлином гнезде   ::   Юнг Шарлотта

С этими словами всадник вместе с хозяином прошли через нижнюю залу с большой изразцовой печкой, уставленной всевозможными кухонными принадлежностями; затем, поднявшись по лестнице, вошли в галерею, служившую вместе и приемной комнатой.

Стены галереи были обиты обоями, на стульях лежали мягкие подушки. Кроме массивного дубового стола посредине, тут был еще большой поставец для посуды, уставленный оловянными горшками и кувшинами, стаканами, чарками, рюмками, серебряными и золотыми вещами с солонками.

– Здесь все в том же порядке, как при покойном отце, – сказал рейтар, бросаясь в хозяйское кресло. – Горсть рейтаров очень проворно упрятала бы все ваши горшки и стаканы, сестра Иоганна.

– Боже сохрани нас от такой напасти! – прошептала бедная фрау.

– Очень вам все это нужно! Стоят тут без всякой пользы, как луковицы! Вам же еще лишняя забота, изволь их тут чистить и вычищать каждый день! Вот это кресло – другое дело, по крайней мере, хоть спина отдохнет. Ну-ка, Камилла, дочь моя, сними с меня шлем! Как! не умеешь? Да на какой же ляд женщина, не умеющая снимать вооружения с воина?.. Так, хорошо. Ну, стащи сапоги!

И рейтар протянул дочери свои ноги.

– Я сейчас пошлю Ганса, – сказала фрау Иоганна – Он разует вас, братец.

Но бедная Христина стояла уже на коленях и изо всех сил тянула своими маленькими ручками большие сапоги, окованные сталью, она была бы решительно не в силах исполнить эту работу, если бы сам отец не помогал ей отчасти другой ногой. Потом девушка принесла меховые туфли. Между тем Гуго, покачивая в воздухе свой сапог, жаловался на то, что сапоги у него худые, и изъявлял намерение завтра же купить другие в Ульме, у сапожника Маттиаса.

– Что ты хочешь сделать с Христиной, брат? – серьезно спросил Годфрид, усаживаясь по другую сторону печки. Тем временем, Христина, склонив голову на колени тетки, с некоторой надеждой слушала, как фрау Иоганна горячилась и говорила, что ни мейстер Годфрид, ни она ни за что не согласятся расстаться с племянницей.

– В самом деле! – грубо сказал Гуго. – Разве я не имею права делать с дочерью, что мне угодно? Какое вам дело, куда я намерен девать ее?

– Какое дело, брат? – сказал Годфрид. – Но мне кажется, что воспитав Христину, как собственную дочь, и оставляя ее наследницей всего моего имущества, я имею некоторое право вмешиваться в твои распоряжения относительно нее.

– Что же, вы уже ей нашли мужа, что ли? Какого-нибудь игрушечного мастера, вероятно? Покажите же мне его по крайней мере. Если он мне понравится и любит мою дочь, я пожалуй соглашусь на их брак и привезу ее сюда обратно, когда она исполнит то, зачем я ее увожу.

– Тут речь идет вовсе не о замужестве, – отвечал Годфрид, – Христине еще не минуло семнадцати лет. Я еще успею найти для нее честного, хорошего человека, который сумеет оценить сокровище, что я доверю ему.

– Да, и будет заставлять ее всю жизнь, с утра до ночи, чистить свою оловянную посуду! – сказал насмешливо Гуго, и видимо задетый за живое обещанием брата оставить свое имущество племяннице, прибавил серьезно: – Как! Да разве у тебя нет своих детей, брат?

– Никого, кроме той, что теперь в раю, – отвечал Годфрид, перекрестясь. – Если Христина останется с нами и будет заменять нам дочь, все наше состояние, после нашей смерти, будет ее. Часть останется и тебе, брат, если когда-нибудь захочешь отдохнуть от бродячей жизни. В противном случае, – прибавил Годфрид, опустив глаза в землю, – мои скромные сбережения пойдут на окончательную отделку нашего собора.

– Да кто же тебе говорил, Гетц, что временный отъезд от тебя моей дочери помешает ей сделаться кухаркой, приготовлять кислую капусту и беспрестанно чистить посуду. Ведь эти качества, кажется, очень драгоценны в твоих глазах!

– Я еще ничего не знаю о твоих намерениях, Гуго; слышал только, что ты хочешь отвезти Христину в замок Адлерштейн; а общее мнение, что этот замок притон разбойников.