Графиня де Монсоро. Том 1   ::   Дюма Александр

И он засуетился, расточая комплименты всем гостям без разбору, налево и направо, а главное, не забывая при этом похвалить и себя за то, что ему удалось подыскать дочери супруга, столь щедро осыпанного милостями его величества.

Тем временем Сен-Люк подошел к своей жене. Жанна де Бриссак не была писаной красавицей, однако она обладала прелестными черными глазками, белоснежными зубками, ослепительным цветом лица, то есть всем тем, что в совокупности принято называть очаровательной внешностью.

– Сударь, – обратилась она к мужу, поглощенная все той же мыслью, – объясните мне, чего от меня хочет король? С тех пор, как он здесь, он не перестает мне улыбаться.

– Но, когда мы возвращались с обеда, вы говорили совсем другое, милая Жанна. Тогда его взгляд пугал вас.

– Тогда его величество был в дурном настроении, – сказала молодая женщина, – ну а теперь.

– Теперь еще хуже, – прервал ее Сен-Люк. – Король смеется, не разжимая губ. Я предпочел бы видеть его зубы. Жанна, бедняжка моя, король приготовил для пас какой-то подлый сюрприз. О, не глядите на меня так нежно, умоляю вас, лучше всего повернитесь ко мне спиной! Смотрите, к нам весьма кстати приближается Можирон. Удержите его возле себя, приголубьте, приласкайте его.

– Знаете, сударь, – улыбнулась Жанна, – вы даете мне довольно сомнительный совет, и если я в точности ему последую, могут подумать…

– Ах! – вздохнул Сен-Люк. – Ну и пусть подумают. Просто прекрасно будет, если подумают.

И, повернувшись спиной к своей донельзя удивленной супруге, он отправился ублажать Шико, который увлеченно пыжился, изображая короля, и своими гримасами вызывал всеобщее веселье.

Тем временем Генрих, пользуясь дарованной ему свободой от королевского величия, танцевал, но, танцуя, не терял из виду Сен-Люка: то подзывал его к себе и делился пришедшей в голову остротой, которая всякий раз, независимо от того, удалась она или нет, вызывала у новобрачного приступ громкого смеха, то угощал его из своей бонбоньерки засахаренным миндалем и глазированными фруктами, которые Сен-Люк неизменно находил превосходными. Стоило Сен-Люку на минуту отлучиться из той залы, где был король, хотя бы с намерением поприветствовать гостей в других залах, как Генрих тут же отряжал за ним одного из своих родственников или придворных, и сияющий улыбками новобрачный возвращался к своему повелителю, а король, увидев своего любимца, обретал превосходное расположение духа.

Внезапно королевских ушей достиг шум настолько сильный, что его не могла заглушить общая сумятица звуков.

– Эге! – сказал Генрих. – Кажется, это голос Шико Ты слышишь, Сен-Люк? Король изволит гневаться.

– Да, государь, – отозвался Сен-Люк, не показывая вида, что уразумел намек, содержащийся в этих словах, – похоже, что он с кем-то не поладил.

– Подите узнайте, что там случилось, – распорядился король, – и немедленно доложите мне. Сен-Люк отправился выполнять приказ.

И в самом деле, Шико громко кричал, в подражание королю, выговаривая слова в нос:

– Я навыпускал кучу указов против расточительства, если их мало, я выпущу новые и буду их множить и множить, пока они не возымеют своего действия. Коли они недостаточно хороши, пусть их по крайней мере будет много. Клянусь рогом Вельзевула, моего кузена, шесть пажей, господин де Бюсси, – это слишком.

И Шико надул щеки, широко расставил ноги и подбоченился, добившись полного сходства с королем.

– Что он там болтает о Бюсси? – нахмурясь спросил король.

Уже вернувшийся Сен-Люк хотел было ответить, но тут толпа расступилась и открыла их взорам шестерых пажей, одетых в камзолы из золотой парчи и увешанных ожерельями; на груди у каждого пажа всеми цветами радуги сиял герб его господина, вышитый драгоценными камнями.