И придет большой дождь   ::   Коршунов Евгений

Помнишь? Старик Прайс все такой же, — говорил Глаголев, неторопливо ведя машину и внимательно всматриваясь в темноту, пронизанную белыми лучами фар. — Теперь у него новая идея — мол, полиция служит лишь букве закона и должна быть вне политики.

— А полковник Роджерс?

— Тоже здесь. Старый Симба, покойный президент, после скандала с твоей высылкой отправил его в Лондон. Но, как только Симба умер и в Гвиании все изменилось, Роджерса немедленно вернули обратно.

Они крутили по аллеям огромного парка. То справа, то слева мелькали огоньки. Пахло диковинными тропическими цветами. Здесь было прохладнее, чем в городе, свежее.

— Мы на острове. Чуешь — ветер с океана! Все время продувает. В парке, брат, микроклимат свой, особенный. Раньше ночью здесь не имел права появиться ни один гвианиец, здесь был сеттльмент. Только для белых. Черные — слуги. Понятно? Кстати, Эдун знает, что ты приезжаешь. Ждет, обещает помочь. Это ведь непросто — работать в местной прессе. Это профессия. Да и Томас Энебели будет тебе полезен. Ты им в Москве определенно чем-то понравился.

Глаголев сказал правду. И Эдун, и Томас ждали его приезда. Обоих Петр знал еще по Москве. Познакомились они, когда агентство, где Петр проходил стажировку, послало его взять интервью у участников международного конгресса, приехавших из Гвиании.

В пресс-центре конгресса Петру сообщили, что гвианийская делегация вместе со своим главой Томасом Энебели остановилась в гостинице «Украина».

Дальше не было абсолютно никаких сложностей. И Эдун Огуде, редактор влиятельной газеты «Ляйт» («Свет»), и Томас Энебели, открывший в Луисе магазин «Советская книга», общественный деятель, журналист, бизнесмен, не только ответили на все вопросы Петра, но и согласились написать для агентства серию статей.

Оба оставили Петру свои адреса и обещали помочь наладить работу бюро Информага в Гвиании.

Они встретились в Луисе, в небольшом холле квартиры Глаголева. Встреча была шумной. Особенно обрадовался Эдун.

— Ха! Вот здорово! — хлопал он себя ладонями по бедрам. — Приехал все-таки! Приехал!

Томас Энебели был более сдержан. От него веяло спокойствием и уверенностью, каким-то изысканным благородством, чувствовавшимся во всем: и в осанке, которая подчеркивалась национальной одеждой, похожей на тогу, и в гордом повороте головы. Уже потом, через несколько месяцев, Петр спросил, не принадлежит ли он к какой-нибудь из древних королевских династий Гвиании.

— Мой отец — фермер, — просто ответил Томас. — Короли к нам не заходили…

Раньше, услышав такой ответ, Петр удивился бы: очень многие гвианийцы носили титулы принцев и гордились этим. Еще больше клялось, что состоят в родстве с многочисленными племенными вождями, а уж про количество тех, кто говорил, что приходится родственником премьер-министру, президенту пли министрам, — и говорить не приходилось. Возможно, что в большинстве случаев это было правдой — семейные отношения в здешних краях были необычайно сложны и запутанны. Но Томас не был и не желал состоять в родстве ни с кем из власть имущих.

Он подошел к Петру и спокойно протянул руку:

— Добро пожаловать!

Рука у него была сильная, большая. И рукопожатие получилось крепким, искренним.

Лицо его светилось открытой, спокойной улыбкой — честной, доверчивой, располагающей к дружбе.

Через несколько дней Петр переехал от Глаголева в отель «Мажестик» — он не хотел стеснять гостеприимного консула, а дом для бюро Информага, и заодно для жилья, только еще подбирал. С Эдуном к нему пришел незнакомый гвианиец — невысокого роста, стройный, с тонким умным лицом. Держался он очень уверенно.

— Принц Самуэль Нванкво, — представил его Томас, — секретарь Союза журналистов Гвиании.

— Меня зовут Сэм, — Нванкво церемонно протянул руку Петру.