Иероглифы Сихотэ-Алиня   ::   Мелентьев Виталий Григорьевич

После осмотра капитан сказал:

– Так вот, товарищ старшина: вам, Почуйко и вашим гостям – в вертолет. Сенников и Губкин могут нести службу.

– А чего я полечу? – возмутился Андрей. – Мне и здесь гарно. У меня и нога уже не болит.

– Товарищ капитан, – сказал Пряхин, – я бы попросил вас оставить рядового Почуйко на посту. Если, конечно, можно.

– Ну, если он так настаивает… И потом, при условии соблюдения постельного режима, хотя бы на несколько дней.

– Это чтоб лежать? – уточнил Почуйко, – Так я согласный на такой режим хоть на месяц.

Все засмеялись. Капитан приказал:

– Давайте, давайте в машину. Мне вас отвезти нужно и на шестой пост слетать.

– Еще просьба, товарищ капитан, – сказал Пряхин. – Пусть рядовой Сенников меня сопровождает.

Врач внимательно взглянул на старшину и прочел в его глубоко спрятанных глазах что-то такое, что заставило его развести руками:

– Вы командир, вам видней.

– Губкин! – крикнул Пряхин. – Останешься за старшего. Лейтенанту доложить все как было. Понятно?

– Слушаюсь.

Только сейчас Вася понял, что он должен улететь, расстаться с этим, ставшим ему дорогим, седьмым постом и с замечательным товарищем Сашей Губкиным. Вася не сдержал навернувшихся слез, бросился к Губкину и схватил его за руку:

– Я приеду еще. Ты жди! Ладно?

– И ты меня жди, – серьезно сказал Саша, – Я тоже приеду к тебе в отпуск.

– Может, и меня захватит, – задумчиво сказал Почуйко.

Они помолчали. В эту минуту к ним подошел Сенников.

– Вот что, ребята, – очень спокойно и даже душевно сказал он. – Я тут начудил кое-чего. Ну, сами знаете… Так вот. Если можно, простите. А я… Я никогда не забуду…

Глаза у него подозрительно покраснели, и он замолк.

– Ты дывысь, як его перевернуло, – удивился Андрей.

Аркадий понял: последними часами он только искупил свою вину, а чтобы добиться уважения – да какой там уважения, просто товарищеского равноправия, – ему предстоит еще потрудиться. И дело не только в том, что он будет делать все как можно лучше. Дело в неизмеримо большем и важном, что, в сущности, и делает человека человеком – в умении всегда, везде, во всех случаях думать прежде всего о других, о деле, а потом уже о себе. Новый Аркадий понимал, что умение это придет не сразу, и поэтому он не обиделся на Андрея.

– Давайте в машину! – закричал врач.

Аркадий Сенников протянул руку, и ее пожали. Он взглянул в глаза товарищам, и они не отвели взгляда. Почти счастливый Сенников побежал к машине.

Почуйко и Губкин попрощались с отлетающими и долго смотрели, как медленно, точно на ощупь, отрывался вертолет от земли, как он разворачивался, поблескивая в лучах взошедшего солнца. Провожая его взглядом, Губкин не ощущал наступающего одиночества. Он знал, что товарищи близко, что тайга не так уж страшна.

Один из окончивших разборку имущества связистов крикнул:

– Слышь, старшой? Лейтенанта будем ждать или приступим к работе?

Губкин встрепенулся, мгновенно оценил все, что он знал о положении на линии, и решил:

– Зачем ждать… Тяните вторую нитку в сторону восьмого поста. Там вас встретят.

Связисты ушли, и Саша сказал:

– Нужно бы порядок навести, лейтенант подойдет.

– Ты чув, шо врач сказал? – спросил Андрей.

– А что он сказал?

– А то, шо мне постельный режим трэба. Поняв? А ты меня работать заставляешь. Це как считается? И вот все вы такие – не успели в командиры вылезти – и то робы, туды сбегай.

– Но, Андрей, я же…

– Ну шо Андрей? Ну, Андрей, – привычно начал бурчать Почуйко, сердито перебирая разбросанное имущество. – Разве ж я не правду кажу? Вот мне лежать трэба. Для здоровья. А ты – прибирайся. Разве ж это правильно?

Он еще долго и сердито разносил все губкинские недостатки.