Катрин Блюм   ::   Дюма Александр

Я принялся петь — между прочим, пел я всегда ужасно фальшиво, и если бы волк обладал бы хоть каким-нибудь музыкальным слухом, то от такого пения он обратился бы в бегство, и музыкант был бы спасен, но оказалось, что, наоборот, моему волку понравилась такая музыка. Он стал вторить мне протяжным жалобным воем на октаву выше. Я замолчал и продолжал мой путь, не произнося ни звука, похожий на этих окаянных, которым Сатана свернул шею и которых Данте встретил в третьем круге ада: идущих вперед с повернутой назад головой.

Но вскоре я заметил, что совершил серьезную ошибку: глядя в сторону волка, я совершенно не смотрел себе под ноги; я споткнулся, и волк мгновенно приготовился к нападению.

По счастливой случайности, я в тот момент не упал, но волк был всего лишь в десяти шагах от меня.

В какое-то мгновение у меня подкосились ноги; несмотря на десятиградусный мороз, по моему лицу тек пот. Я остановился. Волк последовал моему примеру.

Мне понадобилось пять минут, чтобы восстановить силы, но эти пять минут показались долгими моему спутнику. Он сел на землю и снова принялся выть, еще более протяжно и жалобно, чем в первый раз. Этот вой заставил меня содрогнуться до глубины души.

Я возобновил путь, стараясь смотреть под ноги, останавливаясь каждый раз, когда хотел посмотреть, на каком расстоянии от меня находится не отстающий от меня волк.

Волк возобновил свой путь одновременно со мной, останавливаясь и двигаясь вместе со мной, постепенно все больше и больше приближаясь ко мне.

Через четверть часа он уже был в каких-то пяти шагах от меня.

Я дошел до парка, то есть я находился почти в километре от Вилльер-Котре: но в этом месте дорога прерывалась большим рвом, знаменитым для меня тем, что однажды я перепрыгнул через него, чтобы дать прекрасной Лоране представление о моей ловкости, и где я так неудачно порвал штаны, в которых шел к первому причастию, помнишь? Уверяю тебя, что я бы перепрыгнул этот ров с не меньшей ловкостью, чем в тот день, но чтобы сделать это, мне нужно было бы разбежаться, а я знал, что стоит побежать, и волк прыгнет на меня.

Итак, мне пришлось пойти в обход и пройти через калитку с вертушкой в ограде.

Это было бы совсем несложно, если бы ограда и калитка не были расположены в тени высоких деревьев парка. Что могло бы произойти, пока я шел в тени? Не оказала бы на волка темнота действие, обратное тому, которое она оказала на меня? Чем гуще темнота, тем лучше видит волк. Но я не колебался и погрузился в темноту. Я не преувеличиваю, когда говорю, что на моих волосах и на моей рубашке не было ни единой капельки пота. Пройдя через калитку, я быстро посмотрел назад; было так темно, что очертания волка исчезали, лишь его глаза, подобные двум раскаленным уголькам, светились в ночи.

Пройдя через ограду, я быстро повернул вертушку в калитке; шум, который я произвел, испугал волка, и на мгновение он остановился, но тотчас же неслышно перепрыгнул через ограду — я даже услышал, как снег захрустел под его лапами, — и оказался на том же расстоянии от меня.

Я снова пошел по аллее самым прямым путем.

Я оказался на освещенном месте и вновь заметил не только эти ужасные глаза, огненные зрачки которых пронзали темноту, но и всего волка.

По мере того, как я приближался к городу, инстинкт подсказывал волку, что я убегу от него, и он все более и более приближался ко мне. Однако я не слышал ни шума его шагов, ни его дыхания. Казалось, что это какое-то фантастическое животное, призрак волка.

Однако я все время двигался вперед. Я пересек место для игры в лапту, оказался на так называемой лесосеке — ровной, просторной открытой лужайке, где я больше не боялся рытвин. Волк находился настолько близко, что если бы я решил внезапно остановиться, то он мог бы коснуться мордой моих ног.