Королевская собственность   ::   Марриет Фредерик

Рейнскорту ничего более не оставалось делать, как заявить, что он покорится решению суда, когда последний решит это дело, но до того времени будет считать себя законным владельцем всего состояния и замка.

— Я полагаю, что это дело может уладиться и помимо суда… — заметил М'Эльвина, намереваясь сообщить Рейнскорту о взаимной склонности молодых людей. Но надменный Рейнскорт не дал ему договорить.

— Прошу извинить меня, господа! — проговорил он, холодно поклонившись.

Видя это, посетители поспешили оставить замок.



ГЛАВА XLVII

Рейнскорт был вне себя от бешенства и, когда все вышли из комнаты, стал ходить из угла в угол, потрясая кулаками и грозя ими М'Эльвина, которого он теперь считал своим смертельным врагом. Он подумал было послать ему вызов отчасти для того, чтобы удовлетворить своему чувству мести, отчасти — с целью убрать с дороги такого важного свидетеля. Вдруг кто-то постучался в дверь, и в комнату вошел домашний доктор, пользовавший Сеймура. Он явился сюда доложить о состоянии своего больного и, как многие врачи, старался преувеличить степень болезни, чтобы приписать себе лишние лавры по выздоровлении.

— Так вы думаете, что он может умереть? — спросил Рейнскорт, рассеянно слушавший доктора, весь поглощенный собственными мыслями.

— Да, без сомнения, может, хотя мы можем надеяться на лучшее!

— Прекрасно, доктор, я уверен, что вы сделаете все возможное, не смею вас больше задерживать! — и он вежливо поклонился доктору, который тотчас же удалился.

Оставшись снова один, Рейнскорт опустил голову на руки и долгое время сидел неподвижно в этой позе, повторяя время от времени: «он может умереть!» Затем встал и, приказал позвать к себе старую нянюшку, вырастившую его самого, а также и дочь его, старую Нору, которая в дни крайней бедности и нужды оставалась им верна, питая к семье Рейнскорт чисто собачью привязанность.

— Нора, — обратился к ней Рейнскорт, — я имею сообщить тебе крайне неутешительные новости! Знаешь ли, что этот замок уже не мой, и я снова нищий, беднее последнего нищего и что меня скоро засадят в тюрьму, моя дочь останется без гроша, ты же будешь выгнана из замка на улицу на старости дней!

— Да кто же сделает все это? — спросила с удивлением старуха.

— Кто? Этот молодой красавчик, этот раненый офицер, за которым мы все здесь ухаживаем! — Вот его благодарность!

— О, о… а он такой молодой и такой прекрасный!

— Да, но он может умереть!

— Да, конечно: он, бедняжка, так болен!

— Но он может и выздороветь!

— И это, конечно, возможно: он так молод!

— Ну, а теперь скажи мне, Нора, любишь ты своего господина? Любишь ли свою молодую госпожу?

— Как вы можете меня спрашивать о таких вещах! Скажите, что я должна сделать, чтобы доказать вам это, и я готова душу свою положить за вас!

— Ну, так этот офицер должен умереть!

— Должен умереть! — повторила старуха, уловив мысль своего господина. — А простит ли мне духовник этот грех?

— Простит! Я заплачу за 10 000 обедень за твою душу!

— Но что же я должна сделать?

— Что? Придумай сама: ты по ночам все равно не спишь!

— Не сплю, крысы мешают!

— Крысы! Купи для них мышьяку. — Понимаешь? Это прекрасное средство против всякого рода крыс. Слышишь, достань мышьяку и, когда начнет светать, принеси его мне сюда!

Старуха ничего не сказала и поплелась прочь из комнаты. Оставшись один, Рейнскорт опять стал раздумывать: минутами он готов был предоставить все судьбе, но затем, при мысли о предстоящих ему невзгодах, что-то возмущалось в нем против неповинного юноши, и он снова решал спихнуть его с своей дороги.