Крестоносец   ::   Айснер Майкл Александр

Белый Рыцарь скакал над вражескими укреплениями, сея ужас в сердцах неверных; он отвлек на себя внимание сарацин, и это позволило нашим воинам пробить брешь в городской стене.

Ворвавшись в город, воины Христовы обрушили божественную кару на его жителей. Говорят, большинство мусульман — мужчины, женщины и дети — были истреблены в первые же два часа после захвата города. Жестокость победителей была настолько безмерной, что, не будь у нее божественного оправдания, ее можно было бы принять за дьявольский промысел.

Нечего и говорить, что аббат Педро и прочие обитатели монастыря с нетерпением ожидали прибытия наследника Монкада. Аббат послал за художниками из Барселонской гильдии, чтобы те обновили фасад церкви и несколько помещений главного монастыря, в том числе склеп Монкада с их семейным гербом — красным щитом с семью золотыми византийскими монетами.

Как-то раз, проходя мимо монастыря и читая про себя молитву, я наткнулся на одного из художников: он подкрашивал золотой лист на склепе.

— Почему на щите Монкада семь золотых монет? — спросил я у мастера.

Я всегда восхищался рисунком, но не мог понять его значения.

— Потому что эта семья богата, — отозвался тот, не отрываясь от работы.

— Я знаю, — ответил я, — но почему они не выбрали три монеты в честь Святой Троицы?

— Они очень богаты, — ответил художник.

Франциско и вправду оказался не таким, как все.

Когда молодой наследник семьи Монкада прибыл наконец в монастырь, я сидел в покоях аббата, вписывая цифры в монастырскую бухгалтерскую книгу.

Видимо, здесь следует дать кое-какие пояснения. Раз в два года аббат Педро назначал одного из подающих надежды монахов на роль своего помощника, и занять такое ответственное положение считается великой честью. Я удостоился этой чести в тринадцать лет. Исполняя возложенные на меня обязанности помощника, я проводил дневные часы — между службами «последование шестого часа» и «последование девятого часа» — в покоях аббата. Я вел его переписку, составлял протоколы важных встреч, напоминал аббату о праздничных днях литургического календаря. Еще я считал и сортировал монеты в казне — они струились сквозь мои пальцы, как прохладная весенняя вода. Когда мне исполнилось пятнадцать, аббат Педро назначил меня своим помощником на следующие два года, признав тем самым мою преданность и благоразумие. Он часто делился со мной мыслями о других обитателях монастыря.

Согласно обычаю, привратник проводил Франциско в покои аббата.

— Входи, сын мой, — обратился аббат Педро к Франциско, который не очень-то спешил переступить через порог. — Добро пожаловать в Санта-Крус.

Сцена приветствия вновь прибывших повторялась здесь много раз. Бывали среди новичков и высокие, и низкорослые, и толстые, и худые. Но на лице каждого неизменно выражалось самодовольство и неприкрытое осознание своей исключительности — исключительности детей, рожденных в знатной семье. Иногда, если то были вторые или третьи по старшинству сыновья, вынужденные принять постриг, к этому выражению примешивалось легкое презрение — свидетельство горькой несправедливости их участи. Знатные фамилии отдавали младших сыновей в лоно церкви, чтобы избежать дележа наследства — в таком случае младшие дети не претендовали на землю, но вели жизнь, достойную их знатного происхождения, что способствовало духовному обогащению их родителей.

Когда Франциско все же вошел, я поднялся с места и тут же отметил про себя, насколько он отличается от остальных.

Он рассеянно улыбался. Точнее, то была полуулыбка — левый уголок его рта был приподнят, левый глаз слегка прищурен; вторая же половина лица Франциско оставалась мрачной.