Лабиринт фараона   ::   Брюссоло Серж

Бандиты нас никогда не найдут, и мертвые наконец-то смогут спать спокойно.

Слабая улыбка мелькнула на пересохших губах Тозе.

— Ты прав, господин, — выдохнул он. — Я не подумал об этом…

— Тела наши останутся целы, — добавил Мозе, пристально всматриваясь в завихрения, изменившие небо. — Сухой песок забальзамирует нас не хуже бальзамировщиков… Пусть каждый готовится к возрождению… Что до меня, то я не хочу умереть в рубище бедуина… У нас мало времени… Принеси мои туалетные принадлежности и наточи бритвы…

Тозе поклонился. А Мозе уже скидывал с себя засаленную ветошь. Как только слуга подал ему тяжелые бронзовые бритвы, он отрезал свою бороду, обрезал волосы и тщательно выбрил все тело, совершив тем самым обряд очищения. Солдаты серьезно смотрели на него. Затем, закопав останки, последовали его примеру.

И вскоре в кругу из верблюдов образовалось нечто вроде сухой бани. Молчаливые и нагие, солдаты совершали свой последний туалет, туалет мертвых, помогая друг другу сбривать бороды или обривать головы. Тяжело было смотреть на этих солдат с телами, отмеченными шрамами, на то, как они сейчас орудовали бритвами, подобно заботливым женам или усердным служанкам.

Никто не разговаривал. В небе с гудением разъяренного шмелиного роя нарастала буря.

Тогда все достали баночки с благовониями и камедью, чтобы натереть тела, так как приятный запах — единственный язык, нравящийся богам. Опоясали себя белыми набедренными повязками — военными, треугольными спереди, надели на головы парадные парики, в которых с триумфом вели к ногам фараона подлых азиатов, скованных цепью.

Каждый почувствовал приближение освобождения и огромного облегчения. Некоторые нанесли на тело кусочками древесного угля грубо упрощенные знаки: глаз «уджа» с изображением бога Гора. Затем каждый встал на колени под прикрепленными к земле четырьмя колышками палатками. Все ждали бурю.

Ни у кого не оставалось никаких иллюзий. Первый же порыв ветра сорвет эти слабые покрытия. Тем, кто откроет рот и закричит, песок сразу забьет горло, и они умрут от удушья. Тем, кто останется с открытыми глазами, камушки и песчинки продырявят глазные яблоки. Смерть будет тяжелой, но они давно были готовы к встрече с ней. Очень, очень давно — всегда.

«Мы пережили столько битв, — подумал Мозе, — почти уже мертвы. Я готов. Я чист. Я никогда не нарушал свой долг. О Высший Бог, посмотри на мои деяния и вынеси свой приговор. Положи на весы мое сердце и отвори мне дверь. Сорок два судьи Аменти не могут отказать мне войти в свет».

Он вслушивался в усиливающийся рев бури. Приближался все сокрушающий ветер, который выщербливал вершины самых прочных пирамид; ветер, валивший стены городов, возведенных в пустыне; ветер, сметавший с карты мира гордые каменные крепости. Он гудел, жужжал как десять миллионов мух, трущих крылышки одно о другое.

Подумал Мозе и о двенадцати почетных мушках, пожалованных ему фараоном. Ему чудилось, что именно они летели к нему в этот миг. За ними летел рой. Они говорили: «Слишком ты зажился, Мозе. Пора положить твое сердце на весы и услышать приговор высшего суда. Готовься».

Верблюды нервничали, некоторые пытались встать и убежать. Пришлось спутать им ноги.

Мозе закрыл глаза. Ветер был совсем близко, толкая перед собой тысячу барханов, рассеянных в воздухе. Когда эти мягкие горы упадут на землю, они поглотят всех, кто имел неосторожность остаться.

«Давай же, — пробормотал Мозе, обращаясь к буре, — закопай нас поглубже, чтобы не осталось и следа от нашего пребывания здесь, чтобы грабители изумлялись, спрашивая друг друга, какой дорогой мы пошли.