Лебединая дорога   ::   Семенова Мария Васильевна

— Вот потому-то мы и хотели видеть тебя, Эрлинг Виглафссон, а не их…

Халльгрим хевдинг был совсем плох…

— Зря ты отпустил Бедвара и того, второго, — попрекнул Эрлинга Хельги. — Если мы теперь принесем в жертву раба, не оскорбит ли это богов?

Олав кормщик посмотрел на Хельги поверх головы больного и сразу уронил взгляд. Нехорошая мысль посетила его… Умрет Халльгрим, и слепой брат не сможет занять его места. Эрлинг хевдинг — и Видга, ревниво косящийся на двоюродных братьев! Вот так и появляются в море бродячие корабли и вожди на них, никогда не выходящие на берег…

Видга сказал, не поднимая головы:

— Принеси в жертву меня.

У Хельги почти все лицо было скрыто повязкой — никто не видел, что оно выражало. Хельги ответил, помолчав:

— Ты, верно, слыхал про Ауна конунга и про то, как он одного за другим жертвовал сыновей, чтобы прожить еще несколько зим… Ты хочешь, чтобы твоего отца назвали подобным ему?

Видга промолчал. Одеяло на груди отца медленно приподнималось и опускалось. Это движение завораживало, притягивало взгляд, заставляло гадать — сбудется или не сбудется следующий вздох…

За этого вождя любой из его людей сам продел бы голову в петлю и смеясь подставил бы сердце копью… Но тут-то заморыш Скегги подобрался к своей Ас-стейнн-ки и тихонечко потянул ее за руку:

— А как лечат у вас в Гардарики?

Он прошептал это слишком громко. Все обернулись.

— Ты что сказал? — спросил Хельги грозно. У Скегги от ужаса отнялся язык. И пришлось Звениславке отвечать за него:

— Он спросил, как лечат у нас на Руси… Хельги встрепенулся:

— Как?

Теперь уже не у Скегги — у самой Звениславки съежился в груди холодный комок! Но послушная память сразу закружила перед нею водоворот лиц — быстрее, быстрее… — и выплыло любимое. Лицо страшное, разрубленное хазарской саблей через лоб и скулу… и глаза, остекленевшие от муки. И высокая седая старуха, которую никто не помнил молодой и которую назвали Помощницей Смерти еще когда Звениславкин отец, рыжеусый Малк Военежич, босоногим мальчишкой свистел в глиняные свистульки… Помощница Смерти поглядывала на солнце, и темные, бездонные глаза не моргали. И крест-накрест плыл над распластанным парнем ярко сверкавший топор…

Звениславка собралась с духом и пролепетала:

— У нас велят сотворить крест топором…

— Ну так и сотвори, — сказал Хельги нетерпеливо. Однако Олав кормщик запустил в бороду пальцы:

— Расскажи сперва, для чего крест!

Его, Олава, отец, по имени Сйгват Ветер, когда-то попал в плен в стране франков, молившихся распятому богу. По счастью, Сйгват сумел от них убежать, но крест остался при нем — багровой отметиной на лбу…

Пришлось объяснить:

— Это знак Даждьбога… все ведь от солнца… к кому же еще о здоровье, если не к нему.

О Даждьбоге Можжевельник слыхал не больше, чем Звениславка — о Христе.

Он спросил по-прежнему недоверчиво:

— А услышит тебя твой… как ты его назвала? Гардарики неблизко.

Звениславка ответила радостно:

— Одно солнце на свете!

Хельги толкнул в спину племянника:

— Принеси-ка мой топор.

Видга, вздрогнув, сорвался с места… Хельги обнажил секиру, нашел на лезвии, зазубрину.

— Крепкие ребра были у Рунольва Скальда… Твори свое колдовство. Это даст тебе удачу.

Гладкая сталь блестела на солнце, лившемся в распахнутый дымогон…

Звениславка взяла тяжеленный топор и едва удержала его в руках. И снова накатил ледяной страх: какая из нее ведунья? Как молиться, что говорить? Как помочь?

Весь дом смотрел на нее, отказываться было поздно.

Звениславка зажмурилась, запрокинула голову, чувствуя, как взошли к глазам слезы ужаса и надежды… Медленно плыло в синей вышине доброе бородатое солнце с лицом в точности как у деда Военега.