Ледяной сфинкс (с иллюстрациями)   ::   Верн Жюль

— Смотрите, нос заострен, а какая палуба! Вылитый американец!

— Нет, англичанин! Я даже могу сказать, на каких стапелях он построен… Это стапели Биркенхеда в Ливерпуле, там и сделана «Халбрейн».

— Бросьте! — вмешался моряк постарше. — Шхуна построена в Балтиморе, на верфи «Ниппер и Стронг», и первыми водами под ее килем были воды Чесапикского залива.

— Ты бы еще сказал — воды Мерси, простофиля! — стоял на своем почтенный Аткинс. — Протри-ка лучше очки и приглядись, что за флаг развевается на гафеле!

— Англичанин! — крикнули хором встречающие.

И действительно, над мачтой взмыло красное полотнище — торговый флаг Соединенного Королевства.

Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что к причалу гавани Рождества направляется английский корабль. Однако из этого еще не следовало, что он окажется шхуной капитана Лена Гая.

Но прошло два часа, и споры утихли: «Халбрейн» бросила якорь в четырех морских кабельтовых [21] от берега, в самой середине гавани Рождества.

Радость почтенного Аткинса излилась в приветственной речи, сопровождаемой бурными жестами. Капитан «Халбрейн» вел себя более сдержанно. Лет сорока пяти, краснолицый, такой же коренастый, как и его шхуна, с крупной головой, седеющими волосами, пылающими черными глазами, скрытыми густыми ресницами, загорелый, с поджатыми губами и превосходными зубами, украшающими мощные челюсти, с короткой рыжеватой бородой, сильными руками и твердой поступью — таким предстал передо мной капитан Лен Гай. Он казался не то что суровым, а скорее бесстрастным — человеком, не выдающим своих чувств. Именно таким он и был, по описанию более знающего субъекта, нежели славный Аткинс, как последний ни изображал из себя лучшего друга капитана. По-видимому, никто не мог бы похвастаться тесной дружбой с этим замкнутым моряком.

Субъект, которого я упомянул, был боцман с «Халбрейн» по фамилии Харлигерли, уроженец острова Уайт сорока четырех лет от роду, среднего роста, кривоногий плотный силач с шарообразной головой на бычьей шее и с такой широкой грудью, что в ней вполне поместились бы сразу две пары легких, — кстати, иногда мне казалось, что их там действительно больше, чем положено, настолько шумно сопел этот неутомимый говорун, насмешливо кося глазом и беспрерывно смеясь, отчего под его глазами собирались морщинки, а скулы находились в постоянном движении. Отметим также наличие серьги — одной! — которая болталась в мочке его левого уха. Что за контраст с командиром шхуны! И как только удавалось настолько разным людям ладить друг с другом! И все же они прекрасно ладили, причем уже пятнадцать лет, ибо именно столько времени они проплавали вместе — сперва на бриге [22] «Пауэр», потом на шхуне «Халбрейн», на борт которой взошли за шесть лет до начала этой истории.

Еще не успев оглядеться на берегу, Харлигерли уже узнал от Фенимора Аткинса, что их кораблю предстоит взять на борт меня, если не будет возражать капитан Лен Гай. Вот почему в тот же день боцман подошел ко мне, даже не удосужившись представиться. Он уже знал мое имя и обратился ко мне с такими словами:

— Приветствую вас, мистер Джорлинг!

— И я приветствую вас, дружище! — откликнулся я. — Что вам угодно?

— Предложить вам свои услуги.

— Свои услуги? Это с какой же стати?

— А с той, что вы намерены подняться на борт «Халбрейн».

— Кто вы?

— Боцман Харлигерли, каковым и числюсь в поименном списке экипажа, а также верный спутник капитана Лена Гая, к которому он охотно прислушивается, хоть и заслужил репутацию человека, не желающего слушать никого не свете.