Луна Израиля   ::   Хаггард Генри Райдер

– В самом деле? Тогда почему же ты так заботливо прячешь свою мудрость, которой следовало бы раскрываться, как цветок, чтобы мы, бедные пчелы, могли извлекать ее нектар? Ну, ладно, я рад, что ты мудрый, ибо в этой книге магии, которую я читаю, я наткнулся на проблемы, достойные покойного Кхемуаса, – я помню его как человека, всегда погруженного в размышления, с мрачным челом, и очень похожего на своего сына и моего двоюродного брата, Аменмеса, – только, разумеется, Аменмеса никто не может назвать мудрецом.

– Чему же радуется твое высочество?

– Тому, что, будучи, по твоему собственному признанию, равным Кхемуасу, ты сможешь разрешить проблему не хуже него. Как ты знаешь, Памбаса, будь он жив, он был бы сейчас фараоном вместо моего отца. Но он умер слишком рано. Все это наводит меня на мысль, что в рассказах о его мудрости что-то не совсем так. Ведь по-настоящему мудрый человек никогда бы не пожелал стать фараоном Египта.

– Не пожелал бы стать фараоном! – вскричал камергер.

– Так вот, Памбаса Мудрый, – продолжал принц, как будто не слышал его, – вот послушай. В этой старинной книге дано заклинание, которое может «избавить сердце от усталости» – старейшей, как тут говорится, и самой распространенной болезни в мире, которой не подвержены только котята, некоторые дети и сумасшедшие. Оказывается, что от этой болезни можно излечиться, говорит книга, если встать на вершине пирамиды Хуфу в полночь, в тот момент, когда луна – самая большая за весь год, и испить из чаши снов, произнося в то же время заклинание, выписанное здесь целиком на языке, которого я не знаю.

– Но каково же достоинство заклинания, принц, если оно написано на языке, который знают все?

– А какова польза, если этот язык не знает никто?

– Более того, ваше высочество, как может кто-нибудь забраться на пирамиду Хуфу, которая покрыта полированным мрамором? Даже днем, не говоря уж о полночи. И там пить из чаши снов!

– Не знаю, Памбаса. Все, что я знаю, – это то, что я устал от этой глупости, да и от всего на свете. Расскажи мне что-нибудь, что облегчит мое сердце, – мне как-то тяжело.

– Там в зале жонглеры, принц. Один из них говорит, что может подбросить в воздух веревку и влезть по ней на небо.

– Когда ты сам увидишь, как он это делает, Памбаса, приведи его ко мне, но не раньше. Смерть – вот единственная веревка, по которой мы можем подняться на небо или спуститься в ад. Ибо не стоит забывать, что существует некий бог Сет (между прочим, меня назвали в его честь, как и моего прадеда, – почему, знают только жрецы). А еще есть и другой бог – Осирис.

– Кроме жонглеров там еще и танцовщицы, принц, и у некоторых фигуры – просто красота. Я видел, как они купались в дворцовом озере, – даже сердце твоего деда, великого Рамсеса, порадовалось бы, глядя на них.

– Мое сердце не порадуется – я не хочу, чтобы здесь плясали голые женщины. Придумай что-нибудь другое, Памбаса.

– Ничего не приходит в голову, принц. Впрочем, постой-ка. Есть еще один писец по имени Ана – худой остроносый человек, который утверждает, что он твой близнец в боге Ра.

– Ана! – сказал принц. – Тот самый, из Мемфиса, который пишет рассказы? Почему же ты не сказал сразу, старый глупец? Сейчас же впусти его, сейчас же!

Услышав это, я раздвинул занавеси и, войдя, простерся перед ним со словами:

– Я тот самый писец, о Царственный Сын Солнца!

– Как ты смеешь входить без приглашения в покои принца, – начал было Памбаса, но Сети прервал его суровым тоном:

– А ты, Памбаса, как ты смеешь держать этого умного человека за дверьми, как собаку? Встань, Ана, и, пожалуйста, не перечисляй мои титулы, мы ведь не при дворе. Скажи, ты давно в Танисе?

– Много дней, о принц, – ответил я. – Все пытался попасть к тебе, но безуспешно.

– И как же в конце концов тебе удалось?

– За плату, о принц, – ответил я с невинным видом, – как, очевидно, положено. Привратники…

– Понимаю, – сказал Сети.