На грани риска   ::   Волович Виталий Георгиевич

Они сидели там, возмущенно тявкая, пока глыба полтора метра толщиной ни была выпилена из ледяного массива, разделена на куски и погружена на нарты. Лед оказался совершенно пресным. Вот почему так заманчиво голубели вокруг обтаявшие льдины! На некоторых снег полностью исчез, и они поутру были лишь припудрены голубоватым инеем.

3-4 апреля

Нас закружила, задергала предотъездная суета. По лагерю несется перестук молотков. Вся аппаратура тщательно запаковывается. По воздуху летают обрывки бумаги, клочки ваты, стружка, хранившиеся по сусекам до поры до времени.

Из старого лагеря вывозят бензиновые бочки, пустые газовые баллоны. Пока гляциологи, брошенные на помощь Комару, придумывали, на чем везти баллоны, Михаил Семенович, поработав ломиком, выдрал из фюзеляжа грузовую дверь, превратив ее в отличные сани. Казалось бы, нами должно владеть единственное чувство - радость. Радость по случаю успешного окончания работы, окончания многотрудной лагерной жизни. Почему все чаще и чаще я улавливаю во взглядах товарищей нескрываемую грусть? И все-таки трудно поверить, что всего через несколько дней наступит конец всему - вахтам, тревогам, изнуряющей работе. Строительство дороги на аэродром подходило к концу, как вдруг лед задвигался, закряхтел и в считанные минуты от дороги остались рожки да ножки. Надо было только посмотреть на наши кислые лица. Столько трудов, и все насмарку! Ну да бог с ней, с дорогой. А что с полосой? Этот вопрос мучает нас до самой ночи. Едва затихло торошение, мы, найдя окольный путь, устремились на аэродром. Нам повезло. Он остался целым и невредимым.

7 апреля

Последний праздник. Последний день рождения. Мих-Миху исполняется 43 года. Каждый находит какие-то теплые слова, у каждого находится какой-нибудь скромный подарок - картинка из журнала, книга, мундштук. Прямо с обеда мы идем ремонтировать дорогу. Теперь она стала вдвойне длиннее, а следовательно, и работы прибавилось вдвое. Но зато добрый мороз укрепил аэродромный лед, который достиг толщины одного метра. Теперь в его прочности уже никто не сомневается, но Мазурук радировал, что желательно добавить к полосе метров триста. Ничего себе, триста метров! Это легко сказать. Комаров - он у нас за главного аэродромного начальника - требует аврала. Мы ворчим, но подчиняемся. Теперь не побежишь погреться в лагерь, и потому одну из палаток перетащили на аэродром, поставили плитку, баллон, обзавелись чайником, кружками.

9 апреля

Старый лагерь опустел. Сиротливо чернеют брошенные палатки. Осталось лишь самое ненужное. Зато в новом поселке и на аэродроме высятся штабеля грузов, готовых к отправке.

Отобедав, все вышли из камбуза покурить на свежем воздухе, как вдруг Миляев вытянулся перед Сомовым по стойке смирно и отрапортовал: "Геофизик Миляев готов к отлету на Большую землю. Последние наши координаты 81o45' с. ш., 96o12' в. д. Для продолжения работ на станции оставляю своего заместителя". Он показал на геофизическую площадку. Мы посмотрели в направлении его руки, недоумевая, и ахнули. На площадке, пригнувшись у треноги теодолита, стоял Миляев. Да, да, Миляев - в своей неизменной зеленой ватной куртке спецпошива, подвязанной обрывком веревки, черном меховом шлеме и стоптанных, с обгорелым мехом черных унтах.

Первым расхохотался Гурий "Ай да Коля! Ну и выдумщик!"

Двойник был сделан превосходно.

Мы несколько ошиблись с расчетами и, когда раздался крик "летит", были еще в лагере. Все попрыгали в машину. Она, к счастью, завелась с пол-оборота, и Комаров погнал ее по ледовым ухабам и выбоинам, рискуя поломать рессоры.

Пока самолет кружил над льдинами, Комаров развез нас по аэродрому, вручив каждому круглую зеленую банку - дымовую шашку и коробку спичек с толстыми желтыми головками. Мазурук точно посадил самолет у самого "Т".