На грани риска   ::   Волович Виталий Георгиевич

С позеленевшими лицами они присели на брезенте у мачты, уставившись помутневшим взглядом в одну точку.

– Нечего сидеть. Ложитесь, - сказал Ракитин. - Ну вот, так хорошо. Голову запрокиньте назад. Глубже вдох, и старайтесь уловить момент, когда лодка идет на волну.

– Не смущайтесь, ребята, - подбодрил их Володин. - Даже великий флотоводец Горацио Нельсон всю жизнь страдал от морской болезни.

– И кислую карамельку пососите, - посоветовал Ракитин. - Сразу полегчает.

Волнение стихло только к вечеру. Укачавшиеся воспрянули духом. Скромный ужин пополнился гарниром из шуток. Едва зашло солнце, сразу опустилась темнота. Попытались спеть. Но хор получился жидковатым: никто толком не знал слов.

– Так у меня же гитара есть, - спохватился Лялин.

Он извлек из-под брезента аккуратно укутанную в одеяло гитару, и под ее аккомпанемент хор с воодушевлением исполнил "А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за шорохом тайги" и "А я бросаю камешки с крутого бережка далекого пролива Лаперуза".

– Дай-ка, Коля, мне гитару, - сказал Ракитин. Он прошелся пальцами по струнам, и она отозвалась мягким гудением, Ракитин прокашлялся и, подыгрывая себе несложными аккордами, запел хрипловатым, но не лишенным приятности голосом:

Оставили немало "белых пятен"

До наших дней Колумб и Магеллан.

Но так же полон тайн и необъятен

Великий, или Тихий, океан.

И мы уходим в путь за облаками.

Нас снова ждет неведомый маршрут.

А те, кто нас считает чудаками,

Пускай они, пускай они покамест

подождут...

И пусть всегда горит звезда надежды

Среди обычных, повседневных дел,

Чтоб ветер дальних странствий,

как и прежде,

Наполнил парус наших каравелл.

Припев подхватили все хором, и ветер унес в темноту последние строчки: "А те, кто нас считает чудаками, пускай они, пускай они покамест подождут..."

Большая желтая луна со свитой взлохмаченных облачков плыла среди поблекших созвездий, прокладывая волшебную золотистую дорожку по черному ковру застывшего океана. Легкие дуновения ветерка чуть шевелили флаг. На юге, осеняя океан, склонился Южный Крест - созвездие поэтов и романтиков. Как-то сами собой утихли разговоры. Кого сморил сон, кто погрузился в воспоминания.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ



Вокруг до самого горизонта простиралась неподвижная синяя гладь, отражавшая мощный поток солнечного света. Блеск был нестерпим, и пришлось нацепить очки-светофильтры. Солнце быстро взбиралось по небосводу, поджигая ватные хлопья облаков. Ветер вздохнул в последний раз и затих. Мир погрузился в жаркую тишину. Штиль. Тропический штиль. Точно таким его и описывали Конрад и Стивенсон. Зной подавлял, лишал сил и желаний. Не хотелось ни читать, ни писать, ни думать. Только сидеть неподвижно и ждать, когда неутомимое светило укатится за горизонт. Но и это было бы терпимо, если бы не жажда. Сегодня ее почувствовали все по-настоящему. Но приходилось сдерживать свое желание. Слишком уж мала была норма воды, чтобы ее израсходовать так сразу, по первому желанию. Лишь тогда, когда терпеть больше не было сил, шли на поклон к Володину. Он исполнял роль главного водочерпия. В ногах у него красовался деревянный бочонок, сплюснутый с боков, - анкерок, в котором хранилась пресная вода. Рядом лежала узенькая металлическая кружка на цепочке, называемая по-морскому манеркой. Выдав жаждущему очередную порцию воды, он раскрывал толстую тетрадь учета и против его фамилии ставил соответствующую цифру. Воду все пили крохотными глотками, чтобы продлить удовольствие, и казалось, что в мире нет напитка вкуснее, чем эта прохладная, чуть отдающая деревом вода. Чтобы она не нагревалась, бочонок обернули в несколько слоев брезента, и Володин обильно смачивал его забортной водой.