Наследники Виннету   ::   Май Карл

Настоящий шаман, серьезно относящийся к своей репутации, никогда не допустит аттракциона. Так называемые медсинмены, отторгнутые индейским народом и временами появляющиеся у нас, — все что угодно, но только не настоящие шаманы, и вероятность того, чтобы последние пустились на дешевые трюки и прочие ужимки первых, так же мала, как и того, что истинный богослов решит вдруг выступить на ярмарке или празднике за деньги либо прилюдно станцевать.

Я прошу моих читателей не считать эти отступления скучными или ненужными. Я должен был об этом сказать, поскольку когда-нибудь настанет пора стать справедливыми и отступиться наконец от прежних ошибок и ложных воззрений. Если уж мы в лице Тателла-Саты знакомимся с одним из таких старых, поднявшихся на высокий уровень шаманов прошлого, которые сейчас исчезают, подобно солнцу на исходе дня, то я, как добросовестный и верный истине художник, обязан был подготовить читателя, чтобы картина стала ему более понятной.

Загадочный человек, о котором я говорю с великим почтением, не был мне даже другом! Не был, конечно, и врагом. Он вообще ни с кем не враждовал. Его мысли и чувства так же справедливы и гуманны, как и его поступки. Но меня просто возмущало его отношение ко мне. Для него я просто не существовал! Он совершенно не замечал меня. Почему? Потому что с того самого дня, когда были убиты отец моего Виннету и его сестра, он считал подлинным убийцей меня!

По ее собственному желанию и по желанию всего племени девушку отдали мне в жены, но я отказался. Звали ее Ншо-Чи, Ясный День, и носила она это имя по праву. Когда Ншо-Чи умерла, умерла и светлая надежда апачей, рухнули и большие надежды старого шамана Тателла-Саты. Для него Ншо-Чи была самой прекрасной и лучшей дочерью всех апачей, и он всегда утверждал, что она не погибла бы тогда, если бы я не отказал ей. Она стремилась на Восток, хотела получить образование, но по дороге была застрелена вместе с Инчу-Чуной, своим отцом, всего лишь из-за денег. Виннету, ее брат, и в мыслях не держал бросить на меня даже тень упрека за то, что она предприняла это путешествие ради меня, но Тателла-Сата напрочь вычеркнул меня из своей жизни, не хотел и слышать обо мне, и, как казалось, навсегда. Он с незапамятных времен жил высоко в горах в гордом одиночестве. Только вожди имели право приблизиться к нему, да и то крайне редко, когда речь шла о делах исключительной важности. И лишь Виннету, его любимец, имел право приходить когда хотел. Все его желания исполнялись, если они вообще были исполнимы, все кроме одного, о котором апач тщетно и неоднократно напоминал: привести с собой меня.

И вот теперь, по прошествии стольких лет, настоятельное приглашение! Причины могли быть только серьезнейшие и очень веские, выходящие за рамки обыденности. Касались они дела гораздо более важного, чем я мог догадаться сейчас, но было ясно одно — я непременно прибуду туда и появлюсь у Наггит-циль, чтобы выслушать, что мне скажет упомянутая голубая ель. Так же несомненно было и то, что Душенька будет сопровождать меня.

Когда она это услышала, ее лицо стало очень серьезным. Она представила себе тяготы такого путешествия и опасности, сопровождающие поездки верхом. Поскольку многие вожди тоже не воспользуются железной дорогой, само собой разумеется, все проделать тайно нам не удастся. Но, говоря о трудностях и опасностях, она думала не о себе, а только обо мне. Мне все же легко удалось убедить ее, что сейчас хотя и говорят о Западе, но он совсем не Дикий, и что такая скачка для меня только отдых. Что касается ее самой, то она была мужественна, умела, вынослива и достаточно неприхотлива, чтобы сопровождать меня. Она владела английским, а благодаря своему прилежанию научилась множеству индейских слов и выражений, которые теперь ей пригодятся.