Низвергатели легенд   ::   Мартьянов Андрей

Бесчувственные телеса поверженных красноречиво вопияли к отмщению, Капитолий – стойка хозяина – пребывал в разрухе и запустении, Колизей, роль коего вполне могла выполнить упавшая с потолка люстра-колесо, смотрелся мрачно и навевал тоску, а Форум – единственный уцелевший стол – захватили варвары. То есть сицилийцы вкупе с ренегатами-нормандцами.

– Кто мне за это заплатит? – привычно запричитал хозяин, едва буря успокоилась, и сам же ответил на сей вполне риторический вопрос, изъяв у покоившегося на пороге кухни мессира королевского сержанта немаленький кошелек. Затем, прилежно обойдя остальные тела, трактирщик беспощадно повторил ту же процедуру. Судя по оказавшейся в руке тяжести, павшие франки увеличили достояние владельца кабака ливров на семь-девять. То есть в наличии четыре ливра чистой прибыли. Остальное уйдет в уплату плотнику и гончарам за новую мебель и посуду. Неплохо. Если так пойдет дальше и вояки-крестоносцы станут наведываться в трактир ежедневно, к концу года можно будет переехать из занюханного Джарре в Мессину, а то и в Рим, открыв в апостольском граде приличную тратторию!

Однако хороший тон обязывал хозяина и далее взывать к высоким небесам о разбое, разгроме и разорении, о том, что его несчастные дети пойдут по миру и умрут от голода, жена продаст себя в лупанарий, а ему самому открыта прямая дорога в монастырь, где и закончатся его скорбные дни в стенаниях и плаче.

– Kranty, – повторил красивое слово один из троих и победоносно глянул на соратников. Теперь в его интонациях звучали переливы флейт Виктории и громовые раскаты триумфа. Безнадежно начавшаяся драка окончилась сокрушительным поражением французов, а не появись вовремя компания местных, с гербами короля Танкреда Сицилийского на одеждах, трактирщик обирал бы сейчас не разукрашенных золотыми королевскими лилиями вояк, а приезжих с севера.

– Это точно, – согласился невысокий молодой человек с едва пробивающимися усами соломенного цвета. Он уже научился понимать смысл некоторых речений нового оруженосца.

Однако следовало отдать дань вежливости. Повернувшись к новым знакомым, светловолосый куртуазно склонился, приложив правую руку к сердцу:

– С позволения благородных мессиров, представлюсь. Шевалье Мишель-Робер де Фармер из Фармера, герцогство Нормандское. Могу ли я узнать, кто пришел на помощь мне и моим спутникам в столь тяжелый час?

– Я же говорил – свои! – бросил прочим mafiosi длинный предводитель сицилийцев. – Что до меня, то я прозываюсь Роже из Алькамо, младшая ветвь герцогов Апулийских, потомков Танкреда Отвиля и Гильома Железной Руки… Может быть, присядем, мессиры? Кажется, после нашего веселья здесь уцелела пара скамей. Эй, хозяин! Только не говори, что вина не осталось! Кстати, шевалье, с чего вы вдруг решили поссориться с французами?

«Schweinheit und Frechheit» – «свинство и наглость», или, если изволите сменить наречия на существительные, «свинья и хам». Именно так Гунтер фон Райхерт частенько думал о своем новом приятеле – господине Sergee Kasakoff'е из России. И вовсе не потому, что Гунтер был немцем и фашистом, – если по крови потомок семьи Райхертов действительно вполне относился к цвету германской нации, то по убеждениям никогда и ни в коем случае не примыкал к коричневатым голосистым парням из уголовно-политической партии с аббревиатурой НСДАП. И не потому, что сам являлся дворянином, с уходящей в глубину веков заковыристой родословной, а Казаков, это непонятное порождение XX—XXI веков, скорее всего являлся плебеем из плебеев. Гунтер относился к тем редким людям, которым было плевать на сословия, политику или национальность. Лишь бы человек был хороший. Однако…

Immerhin… Дело в том, что мессир Сергей Казаков действительно был свиньей и хамом.