Опасный промысел   ::   Томпсон Дэвид

 — Когда мы почти у цели?

— Да, сейчас, — многозначительно сказал траппер. — Явимся мы на пятнадцать минут раньше или позже — какая разница?

— И то верно, — нехотя согласился Нат.

Ему не терпелось добраться до места встречи трапперов и торговцев, но в подобных случаях он привык доверять суждениям друга.

— Не мешало бы напоить лошадей, — объяснил Шекспир, кивнув на речку, протекающую в двухстах ярдах к востоку. — А еще неплохо было бы привести себя в порядок и как следует приготовиться к встрече.

— Я уже готов! — заверил Нат.

Шекспир неодобрительно посмотрел на Кинга:

— Вообще-то я имел в виду не нас с тобой.

Осознав свою ошибку, Нат виновато взглянул на жену:

— О… Я не подумал, что для нее это так важно.

— В некоторых отношениях индианки ничем не отличаются от белых женщин. И те и другие любят время от времени наряжаться в лучшие платья и красоваться перед людьми. Послушай моего совета: перестань видеть в своей жене невежественную дикарку и относись к ней как к женщине…

— Я и так отношусь к ней как к женщине!

— Возможно. И все же в твоей упрямой башке все еще сидит множество глупых россказней про индейцев. Избавься от всей этой чепухи, тебе же будет лучше.

— Ты настоящая кладезь мудрости.

Шекспир дотронулся до своих волос:

— А откуда, как ты думаешь, у меня эта ранняя седина?

Засмеявшись, Нат знаком велел Уиноне спешиться.

— Я отведу лошадей к реке, — предложил он.

— Мои старые кости очень тебе благодарны. — С этими словами старый охотник тоже соскользнул с седла на землю.

— Твои старые кости могут заткнуть за пояс большинство мужчин втрое младше тебя, — заметил Нат.

Шекспир глубоко вдохнул и посмотрел на ястреба, кружащего над высокими соснами, потом взглянул на оленей, которые паслись на далеком лугу.

— Жизнь в Скалистых горах закаляет человека, Нат, делая его прочным, как кожаный ремень. Если бы я всю жизнь провел в больших городах на востоке, где многим людям остается единственное упражнение — каждый день кататься в своей коляске, меня уже давно упрятали бы под землю.

— Ты, как всегда, преувеличиваешь.

— Неужто? Живя в Нью-Йорке, ты не замечал ничего странного в тамошнем воздухе?

— Всем известно, что воздух в Нью-Йорке временами становится нездоровым, особенно когда холодными зимними днями во всех очагах жгут дрова и уголь. Газеты постоянно твердят, что дело обстоит из рук вон плохо, но выхода из этой ситуации просто нет…

Траппер обвел рукой поля под кристально-чистым небом, потом показал на девственный лес:

— Вот он, выход.

Нат и не думал спорить.

Логика Шекспира была неопровержима, особенно если речь шла о сравнении достоинств цивилизации и жизни в глуши. И в глубине сердца Нат нередко соглашался с другом.

Натаниэль Кинг много лет дышал дымным воздухом Нью-Йорка и мирился с заторами на заполненных экипажами улицах. Его захватывал неистовый темп городской жизни, где все лихорадочно стремились заработать побольше денег — любой ценой, даже если работа была неописуемо нудной. Нат был хорошо знаком с сомнительными преимуществами культурного общества, и теперь, пожив в глуши, слывшей дикой и жестокой, и познав истинную свободу, доступную лишь тем, кто сбросил с себя оковы цивилизации, стал считать жизнь в Нью-Йорке тюрьмой, где мужчины и женщины томятся в плену у собственной жадности.

— Ты собираешься отвести лошадей к реке сегодня или завтра? — хитровато спросил Шекспир.

Вздрогнув, Нат осознал, что уже с минуту сидит в седле, погрузившись в размышления.

— Я мигом. — Он наклонился, чтобы взять поводья у траппера.

— Дай лошадям попить вволю. Они это заслужили.

Шекспир шагнул к своей лошади и вынул из вьючной сумы вяленое мясо.