Охота на левиафана   ::   Рид Майн

Когда мы были с нею борт о борт, капитан Босток стоял на гакаборте и кричал нам в рупор:

— На этот раз, Дринкуотер, слишком поздно! Если бы я знал, что «Летучее облако» идет за мною, я бросил бы канат, чтобы взять его на буксир! Лучше вам вернуться к самке, за которой вы, кажется, гнались! Только идите поскорее, чтобы захватить ее!

Никогда еще я не видел такого выражения печали на лице моего капитана! Пока мы возвращались к брошенному нами кашалоту, которого нам уже не суждено было увидеть, Дринкуотер приказал принести себе рому, и еще рому. Стакан следовал за стаканом, и скоро пришлось отнести капитана в его каюту, так как сам он уже не мог доставить себя туда.

К счастью для нас, на судне был офицер, привычки и темперамент которого представляли полную противоположность привычкам и темпераменту капитана. Это был его помощник. Его звали Элиджа Коффен, но в силу фамильярности, царившей на судне, его звали просто Лидж. Уроженец Новой Англии, он был истинным китоловом в полном смысле этого слова. Одно имя его уже было дипломом на звание китолова. Фенимор Купер, дав имя Длинного Тома Коффена герою одного из своих романов, взял это имя из жизни. Действительно, на всем побережье Массачусетса, от Нью-Бедфорда до Бостона, не найдется селения, где не встретилась бы фамилия Коффен. Китоловное судно, отправляющееся отсюда и не имеющее на борту хотя бы одного Коффена, поистине могло считаться исключением.

В этом отношении «Летучее облако» подтвердило общее правило. Если Лидж Коффен не был известен так же, как его однофамилец, герой романа, то все же он был таким же бравым моряком, шарахался от крепких напитков и не поддавался необдуманным порывам. Он был трезв, молчалив и благоразумен — это были главные черты его характера.

Но не единственные, о чем мы еще узнаем. Не раз, прежде чем мы обогнули мыс Горн, смелость Коффена подвергалась испытанию, и он всегда выходил из таких испытаний с честью. Мне было суждено видеть его мужество при таких исключительных и опасных обстоятельствах, в какие я никогда больше не желал бы попасть.

Несколько месяцев мы охотились за кашалотами в Тихом океане. Здесь их водилось очень много. Нефть еще не была открыта, и цены на спермацет были так высоки, что это делало охоту на кашалотов гораздо выгоднее всякой другой.

В двухстах лье от берегов Чили мы попали на хорошее место. Почти каждый день мы встречали кашалотов и почти каждый день загарпунивали хотя бы одного.

Наш капитан продолжал пить, и его тяга к рому «Санта Круц», по-видимому, возрастала соответственно нашим успехам. Эта прогрессия не была лишена некоторой опасности для экипажа.

Как бы то ни было, нам так повезло, что к Рождеству мы уже имели на борту столько жира, сколько могло поднять «Летучее облако», еще сотня бочонков — и наш корабль был бы полон. Естественно, мы были в прекрасном настроении и решили отпраздновать Рождество так весело, как только это возможно на борту судна.

Правда, мы были словно затеряны среди океана, в двухстах лье от берега и еще дальше от родины, но мысль о Рождестве с его мистическими обычаями так же владела нами, как если бы мы готовились к этому празднику под отеческой кровлей или у дружеского очага.

Однако за отсутствием отеческой кровли и дружеского очага мы решили на судне выполнить до мельчайших подробностей все обычные церемонии и сделать заметную брешь в запасах «Летучего облака». Товарищи сказали мне, что такова традиция на «Летучем облаке», уже не впервые проводившем этот день в море. День Рождества праздновали всегда, будь то в Ледовитом океане или в лазурных волнах южных морей.

Но на этот раз, помимо обычных причин, было и еще одно обстоятельство, располагавшее к веселью. Нас можно было сравнить со счастливыми охотниками, возвращающимися домой с полным ягдташем дичи. И в самом деле, мы очень близко подошли к моменту возвращения домой.