Подземная Москва   ::   Алексеев Глеб Васильевич

И опять толстые губы миллиардера развела скорбная, но добрая улыбка.

— Сядь! — сказал миллиардер. — Посиди вот тут, — он тронул тяжелым пальцем кровать.

— Ничего-с!.. мы и постоим-с… наша сила-с в ногах…

— Сядь! — настойчиво повторил миллиардер. Почти детская, веселая мысль скользнула улыбкой по его дряблому лицу.

— Скажи мне, мой друг, что бы ты сделал, если бы у тебя было два миллиона?

— А что-с! — равнодушно протянул Васька. — Что в наше время на два лимона путного укупишь?.. Коро-бок-с, один коробок-с спичек, спички шведские — изволили слышать? — головки советские… вот если бы трешник по червонному исчислению — тут, ваше здоровье, музыка серьезная… Тут я, ваше здоровье, новые союзки к сапогам справлю да матери рупь-целковый на покос спошлю… Знай Васькину доброту!.. Только ведь ты зря! Арапа заправляешь над бедным человеком, который несостоятельный…

— Чего? — с испугом спросил миллиардер.

— Трешника-то, говорю, не дашь… Так, пули льешь со скуки.

— Какие пули? Зачем пули? — еще тише спросил миллиардер, но он понял. Он откинулся на подушку, охватил непослушными пальцами Васькину руку, сказал раздельно, упирая тускнеющий синевой глаз в угрястый Васькин лоб: — Я умираю.

Васька вскочил на ноги.

— Стой! — пронзительно закричал он. — Стой! Господин иностранец… Хлопот-то! Хлопот! Погоди минуточку — я за милицией сбегаю.

И, ловко выдернув из-под головы миллиардера клетчатые носки и на ходу засовывая их в карман, он бросился в коридор.

— Граждане, милые! — заорал он не своим голосом, заглушая грянувший в пивной хор «русского ансамбля». — Иностранец из шашнадцатого помирать собрался…



ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ТАЙНА АРИСТОТЕЛЯ ФИОРАВАНТИ

В это время археолог пополз вперед на коленях, сделав знак, чтобы Боб и Дротов двигались за ним. Так доползли они до края пещеры; у края были сложены камни, словно кто-то воздвигал здесь памятник и вот уже вывел фундамент из серых массивных глыб и повел кверху тонким шпилем, но не закончил постройки. На одном из камней при свете соединенных фонариков выступали темные пятна вмуравленного металла. Археолог увидел монеты, на которых отчетливо проступала надпись: «Аристотелес» — и золотой браслет, который Боб тотчас же руками, трясущимися, словно в приступе малярии, отковырял со стены.

На браслете были выгравированы цветы, летящие по ветру, год 1475-й, тот год, когда, поддавшись увещаниям Толбузина, уже великим мастером прибыл он в Московию, и, наконец, они: целый ряд странных чисел и знаков. На золоте они проступали, как чернь, — отчетливо и ярочно.

Это была могила Фиораванти, величайшего строителя, умевшего передвигать башни и колокольни, чей магический секрет до сих пор оставался загадкой для зодчих. Боб держал в руках эту чудесную загадку. В жадности он поднес браслет к губам, словно хотел его съесть.

— Здесь в стене еще клинок! — вскричал Дротов. — Вот он!

Он вытащил из расщелины шпагу, времен Венеции. На плоском ее эфесе горели камни, а по клинку — видимо, тем же стилетом и той же рукой «гордого воеводы», не склонившего выи — было нацарапано о том, что шпага найдена на муже знатном, истлевшем в подземелье тако, что одежда была натянута прямо на шкелет, и б уде не шпага и браслет, а тако ж монеты — определить, коего он рода — знатного или подлого — не стало б возможно.

— Вот останки того, кто построил Кремль и сам первый пал жертвой! — прошептал археолог.

— Да почему же? — взволнованно спросил Боб.

— . Кто знает! Кто знает! — заговорил археолог тем нерешительным глуховатым голосом, который всегда показывал у него, что вот, вот сейчас он догадается, пусть только ему не мешают. — Я не хочу делать какие-либо выводы, но вы сами сопоставьте факты, оставшиеся в истории о жизни этого замечательного строителя.