Повесть о белой медведице   ::   Марысаев Евгений Клеоникович

Подсвеченные солнцем льдины горели и оранжевым, и зеленым, и синим, и желтым чистым пламенем, и казалось, что это кто-то огромный, сказочно щедрый раскидал в белом безмолвии самородные камни.

Но американца мало трогали волшебные виды. Он хотел добыть белого медведя и шел к заветной цели с завидной настойчивостью, большим терпением.

Раньше было просто: приезжай на Аляску, гони доллары, нанимай легкий самолет с пилотом и бей медведя с воздуха. Безопасно и удобно, хотя и недешево. В 1972 году Общество охраны животных – черт бы его подрал! – добилось от правительства запрета на охоту с применением самолетов. В Канаде бить медведя белому человеку вообще воспрещалось. Лицензии на отстрел выдавались только туземцам. Туземец имел право продать лицензию охотнику-спортсмену, и этим не замедлил воспользоваться Роберт Грей.

На побережье моря Бофорта в забытом богом и дьяволом эскимосском селении он без труда отыскал туземца, который продал ему лицензию за четыре ящика виски. Здесь все продавалось и покупалось на спиртное. Пить стаканами огненную жидкость белый человек научил коренное население Арктики. Еще ящик виски – и пьянчужка эскимос согласился быть егерем у американца. Лучшая в селении упряжка, превосходные ездовые псы также были взяты «напрокат» за виски.

Роберт Грей скоротал ночь в яранге, пропитанной тошнотворным запахом ворвани. Утром двинулись в путь. К вечеру началась пурга. Она бесновалась трое суток кряду, и американец, проклиная все на свете, провел это время в плотной меховой палатке. Эскимос по-медвежьи безмятежно проспал три дня и три ночи и не сказал ни слова, а просыпался только для того, чтобы здесь же, в палатке, справить нужду и вытряхнуть наружу содержимое мешочка из кожи кольчатой нерпы. Пурга наконец утихла, поехали дальше, но настроение Роберта Грея было испорчено: за весь путь во льдах не повстречалась ни одна живая тварь. Американец подумывал уже плюнуть на свою затею, граничащую с авантюрой. От этого шага его удерживала выработанная годами на службе редкая, удивительная настойчивость в достижении какой-либо цели.

… Эскимос между тем смазал полозья, и хлыст ожег спины лохматых ездовых псов. Нарта запрыгала на застругах. Роберт Грей до рези в глазах всматривался в горящие пронзительным разноцветьем льды, сжимая в меховых перчатках холодный ствол винчестера. Иногда на пути неожиданно вырастали трещины и разводья с черной, как деготь, водой моря Бофорта. Казалось, еще секунда – и нарта с каюрами уйдет под воду, но эскимос вовремя тормозил остолом, точным, выверенным ударом хлыста направлял налагака – вожака, и упряжка разворачивалась у самой кромки.

Когда миновало особенно высокое и плотное нагромождение торосов, тянувшееся справа, и оттуда задул ветер, собаки вдруг резко остановились, со свистом втянули расширенными ноздрями колюче-игольчатый воздух и, будто сговорившись, рванули нарту с такой силой, что чуть было не сбросили каюров. Многоголосый злобно-заливистый лай вспорол ледяное безмолвие. Сидящий впереди Роберт Грей быстро оглянулся на эскимоса. Тот привстал на нарте, обычно безучастные ко всему, кроме виски, как бы потухшие глаза его остро загорелись, преобразив все лицо. Это был совершенно другой человек, и американец поймал себя на том, что невольно залюбовался им.

Впереди ярдах в двадцати промелькнуло что-то гибкое, невесомое, словно сотканное из голубого дыма. Роберт Грей не сразу догадался, что это песец. Он вскинул винчестер.

– Не стреляй, – негромко, но властно потребовал эскимос и, работая остолом и хлыстом, резко остановил псов.

Роберт Грей подчинился, опустил оружие, хотя не понимал, отчего ему запретили стрелять.