Роман о Виолетте   ::   Дюма Александр

Ей бы только крупинку проса да гнездышко».

Я повел плечами, глядя на маленькое беззащитное создание, лежавшее в моих объятиях, словно в колыбели.

– На следующий день мы написали папе, – продолжила она.

– И что ответил папа?

– Его ответ был таков: «Вы обе бедные сиротки, брошенные в этот жестокий мир, и единственная ваша опора – шестидесятисемилетний старик, но и меня вы можете лишиться в любую минуту. Умру я – и вы останетесь без всякой поддержки. Так что храни вас Бог! Действуйте, как сочтете нужным, лишь бы старому солдату не пришлось краснеть за своих дочерей».

– У тебя сохранилось это письмо?

– Да.

– Где оно?

– В кармане одного из моих платьев. И тут я подумала о вас. Я рассудила так: раз вы дали мне билеты в театр, значит, водите знакомство с теми, кто ставит спектакли. Мне давно хотелось обратиться к вам, а я не осмеливалась, все откладывала на завтра… Но поведение господина Берюше придало мне решительности. Видно, так было угодно самому Провидению.

– Да, дитя мое, теперь я действительно начинаю в это верить.

– Значит, вы сделаете все, что сможете, чтобы я выступала на сцене?

– Я сделаю все, что смогу.

– Ах, какой вы милый!

И Виолетта, ничуть не смущаясь тем, что у нее раскрылся пеньюар, бросилась мне на шею.

На этот раз, признаюсь, я был ослеплен; рука моя заскользила вдоль ее спины, изогнувшейся от одного этого касания, и остановилась, лишь достигнув цели, – пределом совершенного путешествия явился пушок, нежный и гладкий, точно шелк.

При первом же соприкосновении с моей рукой все тело девочки напряглось, голова с ниспадающим каскадом черных как смоль волос запрокинулась, меж приоткрывшихся губ заблестели белоснежные зубы и стал виден трепещущий язычок; взор подернулся сладкой истомой. А ведь я едва притрагивался к ней пальцами…

Обезумевший от желания, от ее счастливых вскрикиваний и моих ответных радостных возгласов, я отнес ее на кровать, встал перед ней на колени, рука моя уступила место моему рту, и я вкусил крайнюю степень наслаждения, доступную губам любовника при его близости с пылающей от страсти девственницей.

С этой минуты с ее стороны доносились лишь невнятные постанывания, завершившиеся долгими спазмами, из тех, что переворачивают всю душу.

Преклоненный, я наблюдал, как она приходит в себя.

Открыв глаза, она с усилием привстала, бормоча:

– Ах, Боже мой! Как хорошо! Нельзя ли это повторить?

Внезапно она села, пристально глядя на меня, и спросила:

– Знаешь, о чем я подумала?

– О чем же?

– Уж не сделала ли я что-нибудь дурное?

Я присел рядом с ней на кровать:

– С тобой когда-нибудь вели серьезные разговоры?

– Да, когда я была маленькая, отец порой ругал меня.

– Речь идет о другом. Я спрашиваю, понимаешь ли ты, когда с тобой говорят о серьезных вопросах?

– Не знаю как с посторонними, но с тобой я постараюсь вникнуть во все, что ты скажешь.

– Тебе не холодно?

– Нет.

– Тогда слушай меня внимательно.

Она обхватила меня за шею, не отрываясь глядя мне в глаза и явно открывая моим словам все доступы к своему сознанию.

– Говори, я тебя слушаю.

– При сотворении мира, – начал я, – женщина от рождения была наделена Создателем равными с мужчиной правами, а именно правом следовать своим естественным склонностям.

Мужчина прежде всего решил строить семью, он завел жену и детей; семьи стали объединяться в родовые общины; пять-шесть родовых общин, собранных воедино, образовали общество. Этому обществу потребовались установленные законы. Окажись женщины более стойкими, мир и по сей день подчинялся бы их прихотям, однако мужчины превзошли их по силе, сделавшись повелителями, женщинам же пришлось довольствоваться ролью рабынь.