Смертельные враги   ::   Зевако Мишель

Но ради Бога, поторопитесь, – добавил он, вытирая со лба бисеринки пота – знак тревоги.

– Я не забуду вашего торжественного обещания, – строго сказал Эспиноза.

И, указав на недвижную Фаусту, повелел:

– Помогите мне!

Нежно, словно лаская, Монтальте обхватил голову Фаусты своими дрожащими ладонями и, трепеща от надежды, тихонько приподнял ее, в то время как Эспиноза вливал ей в рот содержимое флакона.

– Теперь подождем, – сказал инквизитор.

Через несколько мгновений по щекам Фаусты разлился легкий румянец.

Склонившись над ней, Монтальте с невыразимой тревогой следил за действием противоядия – это действие казалось ему слишком медленным.

Наконец чуть заметное легкое дыхание оживило приоткрытые губы, и Монтальте, почувствовав на своем лице это слабое дуновение, в свою очередь, сам глубоко вздохнул, словно желая помочь невидимой работе, которая совершалась в этом организме.

Он положил руку на грудь Фаусты и тотчас выпрямился, глаза его заблестели: ее сердце билось... да, очень тихо, но все-таки билось!

– Она жива! Она жива! – вскричал он, обезумев от радости.

В тот же миг Фауста открыла глаза и устремила их на склонившегося над ней Монтальте; почти тотчас же, тяжело вздохнув, она вновь закрыла их.

Грудь ее поднималась от равномерного дыхания. Казалось, она спит.

Эспиноза, который невозмутимо созерцал эту сцену, сказал:

– Не пройдет и двух часов, как принцесса Фауста полностью придет в себя.

Монтальте, отныне уверенный, что чудо наконец свершилось, кивнул, показывая, что он согласен с этим утверждением, и склонившись перед Эспинозой, спросил:

– Каковы будут ваши приказания, монсеньор?

– Господин кардинал, – отвечал инквизитор, – я прибыл из Испании специально за неким документом, на котором стоит подпись Генриха III Французского и который скреплен его печатью. Документ заперт в маленьком секретере в спальне Его Святейшества. Никто не может проникнуть в эту спальню в отсутствие папы... Никто... кроме вас, Монтальте!.. Этот документ, – повторил он после небольшой паузы, – этот документ нам нужен!

С этими словами Эспиноза пристально посмотрел Монтальте прямо в глаза.

Кардинал холодно ответил:

– Извольте... Я иду за ним.

И тотчас, тяжело ступая, вышел.

Оставшись один, Эспиноза, казалось, погрузился в глубокие размышления. Затем он подошел к Фаусте и, слегка прикоснувшись к ее плечу, чтобы разбудить, сказал:

– Хватит ли вам сил, сударыня, выслушать и понять меня?

Фауста открыла глаза; ее серьезный и проницательный взгляд остановился на инквизиторе – тот довольствовался этим немым ответом и продолжал:

– Прежде чем я уйду, сударыня, я хочу успокоить вас касательно судьбы вашего младенца... Он жив... В это самое время ваша служанка Мирти, должно быть, уже покинула Рим, увозя тот священный груз, который вы доверили ей... Однако не думайте, будто Сикст V сохранил этому ребенку жизнь единственно ради того, чтобы сдержать данную вам клятву... Если ребенок еще жив, сударыня, то лишь потому, что Сиксту известно: вы где-то спрятали десять миллионов и завещали их вашему сыну... Если Мирти смогла беспрепятственно покинуть Рим, значит, Сикст знает, что вашей служанке ведомо то место, где зарыты миллионы.

На минуту Эспиноза умолк, желая увидеть, какое действие возымело его сообщение.

Фауста по-прежнему не сводила с него огромных черных глаз. Опытный взгляд инквизитора не обнаружил на этом бесстрастном лице ни малейшего следа волнения; но он должен был добиться своего и потому настаивал:

– Вы слышите меня?.. Вы меня хорошо поняли?

Фауста сделала знак, что поняла его.

Эспинозе пришлось и на сей раз довольствоваться этим безмолвным ответом.

– Это все, что я желал вам сказать, сударыня. Он степенно, пожалуй, даже почтительно, поклонился, медленно направился к двери и открыл ее.