Снова три мушкетера   ::   Харин Николай

Между тем, пока господа королевские офицеры и мушкетеры проводили таким образом время, тот, чье имя заставляло Жерара беспокойно осматриваться по сторонам, а короля Франции чувствовать себя школьником, не выучившим урока, возвращался с военного совета в свою резиденцию, расположенную в незаметном доме, стоявшем в дюнах у Каменного моста.

Кардинал, по своему обыкновению, ехал верхом, закутавшись в простой плащ, в сопровождении лишь трех человек. Двое из них были Каюзак и капитан гвардии Ла Удиньер, третьим был Рошфор.

Кардинал казался погруженным в глубокую задумчивость, и это соответствовало действительности. Мысли Ришелье были поглощены затянувшейся осадой. Как уже говорилось, воздвигая дамбу, долженствовавшую окончательно уморить голодом население Ла-Рошели, кардинал одновременно приказывал подбрасывать в осажденный город письма, подрывающие моральный дух его защитников.

Однако его усилия были сведены на нет известиями, принесенными одним из жителей Ла-Рошели, которому удалось, миновав все ловушки и капканы, расставленные осаждающими, пробраться в город прямо из Портсмута, где он видел грозный английский флот, готовый поднять паруса и в несколько дней достигнуть французских берегов.

Более того, в письме, доставленном ловким гугенотом, Бэкингем лично извещал мэра Ла-Рошели о великом союзе против Франции, который должен быть заключен со дня на день и результатом которого могло бы явиться одновременное вторжение в пределы Франции английских, австрийских и испанских войск.

Письмо публично читалось на всех площадях, а недовольные, пытавшиеся от голода бунтовать, были по приказу мэра вздернуты на главной площади Ла-Рошели.

Стратегическим планам кардинала к тому же изрядно мешали раздоры маршалов, Бассомпьера и Шомберга, с герцогом Ангулемским, которые его высокопреосвященству, отвечавшему за все, приходилось постоянно улаживать.

Сегодня был пойман очередной гонец, посланный ларошельцами к Бэкингему. С ним поступили, как и со всеми предыдущими, – повесили под частую барабанную дробь.

Наблюдая церемонию повешения в обществе монарха, что уже стало милой традицией, кардинал поймал себя на мысли, что после всех понесенных потерь ларошельцы неминуемо поступили бы точно так же, доведись им захватить в плен шпиона из лагеря королевских войск. Эта мысль засела в его мозгу, заставила вновь и вновь возвращаться к ней.

– Послушайте, Рошфор, – проговорил кардинал, полуобернувшись к своему ближайшему спутнику, почтительно державшемуся несколько позади.

Тот немедленно пришпорил своего коня и поравнялся с кардиналом.

– Да, ваше высокопреосвященство, – отозвался он.

– Не кажется ли вам, что наши усилия будут вознаграждены и город сдастся немедленно, если его защитники поверят наконец, что помощь англичан не придет?

– Без сомнения, ваше высокопреосвященство.

– Не так ли? – с усмешкой протянул кардинал. Неожиданно он переменил тему: – Вы, наверное, еще не успели забыть шевалье д’Артаньяна?

– Того самого, которого вы, ваше высокопреосвященство, соизволили недавно наградить патентом лейтенанта мушкетеров?

– У вас хорошая память, Рошфор, – отвечал кардинал, все так же странно усмехаясь. – Вы удачно выразились – «соизволил наградить». Именно – соизволил. Он, конечно, храбрец – этот д’Артаньян. Но такой чин ко многому обязывает, не правда ли?

– Совершенно верно, ваше высокопреосвященство, – ответил Рошфор, теряясь в догадках, куда клонит его покровитель, всесильный министр, наводящий страх на всю Европу.

А кардинал тем временем вновь погрузился в свои мысли, пытаясь разобраться в том, что же происходит с ним.

При мысли об этом молодом гасконце Ришелье испытывал сложное чувство раздражения, почти злобы, но злобы, смешанной с восхищением. Его высокопреосвященство не мог отказать в незаурядности нашему герою – д’Артаньян обладал умом и храбростью. Но сами по себе эти качества, достойные всяческого уважения, встречались в окружавших кардинала людях не столь уж редко.