Старая тетрадь   ::   Шпанов Николай Николаевич

Ад? Ну конечно! А что же еще?!

Кто это выдумал, будто в аду тепло и в наказание за грехи там сажают на сковородки? Кто из отцов церкви был там? Кто из них имеет представление о том, что такое ад? А вот он. Кнут Йенсен, там был. Да, да, был и сейчас еще сидит там, хотя вовсе не чувствует себя грешником больше, чем любой другой, кого он встречал в своей жизни. И уж он-то может с уверенностью сказать: ад вот тут, вокруг, куда ни глянь — зеленоватое серебро снежней пустыни; темный горизонт на протяжении бесконечных месяцев полярной зимы; завывание ветра и бесовская пляска шторма. И ко всему — мороз. Мороз!.. Вот где должен был обосноваться сатана — где-нибудь на ледниках Норд-Остланда или, скажем, поставить свой трон на острове Карла. Тут он мог бы выдавать пропуска не в тот липовый ад, что придуман монахами для устрашения старух, а вот в это подлинное, трескучее царство дьявола, где вой оголодавших песцов казался бы грешникам поистине ангельской музыкой.

Черт побери, он, Кнут Йенсен, мог бы быть здесь смотрителем. За сходную плату. А такие, как Свэн?..

Всякий раз при мысли о товарище недобрый огонек загорался в глазах Йенсена и губы его кривились в усмешку под усами, с концов которых всегда свисали сосульки, — Йенсен срывал их, входя в избу.

В последнее время Свэн чувствовал некоторое облегчение в предвидении скорого окончания зимы. С тех пор как на востоке на миг появилась светлая полоска зари, он приободрился и больше интересовался результатами охоты. Его даже немного увлекло соревнование с Йенсеном. Было приятно сознавать, что хотя бы за счет счастья, повернувшегося к нему лицом, он может почувствовать некоторое превосходство над суровым спутником. Впрочем, Свэн больше радовался поводу отвести душу в подшучивании над Кнутом, чем отчетливому сознанию, что каждая шкурка, вынутая из капкана или добытая пулей, означает лишнюю сотню крон в его кармане, тогда, как эта сотня проплывала мимо жадных рук Кнута.

С возвращением солнца Яльмар осмелел. Не в пример прошлому, стал далеко уходить один.Он расставлял свои капканы в самых неприступных местах ледяного плато. А приходя в избушку, весело насвистывал, чего с ним прежде не бывало. Это злило Кнута.

Сегодня мороз был еще крепче, чем вчера, но Яльмар не побоялся, как бывало, сразу после завтрака расстаться с Кнутом. Это был последний день перед возвращением на берег Зордрагерфиорда, то есть перед отдыхом по крайней мере на три-четыре дня в теплой избушке. Там можно будет спать, не боясь застудить себе легкие, пить утренний кофе, не обжигаясь и не опасаясь того, что жидкость замерзнет в кружке, прежде чем попадет в рот.

Укрепив пожитки на санях, Яльмар еще раз набил трубку.

— Разгонную трубочку, Кнут?

Кнут мрачно молчал, возясь с укладкой своих саней.

— Эй, Кнут, с тобой говорят!

— Слышу.

— А раз слышишь, то не следует заставлять собеседника глотать лишнюю порцию мороза, чтобы повторять приглашение. Держи! — и Яльмар бросил ему свой кисет.

Кнут с сумрачным видом набил трубку. Сильными затяжками раскуривая ее, он сказал из-за окутавших его голову клубов дыма:

— А ты не думаешь, Яльмар, что следует пересмотреть наше условие?

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Яльмар. — Между нами же нет никаких условий.

— Не следует ли нам восстановить наше товарищество? — проговорил Кнут, не глядя на собеседника.

Яльмар помахал огромной рукавицей.

— Эге-ге! Теперь, когда песец пошел ко мне, ты снова заговорил о товариществе.

— Это случай.

— Ну, а если завтра случай улыбнется тебе, тыснова разорвешь товарищество?

— Этого больше не будет.

— Нет, Кнут. Сегодня он, этот господин случай, улыбается в мою сторону, и я возьму то, что мне с него причитается. Я, брат, тоже понимаю, что значит лишняя шкурка.

— Именно ты-то этого и не знаешь, — обозлился Кнут.

— Ты что же, за дурня меня считаешь?

— Дуреньне дурень, а…

— Хочешь я тебе скажу?..