Сын племени навахов   ::   Шульц Джеймс Уиллард

Невольно я повторил за ним «Покводж», и так в первый раз произнес я слово на языке тэва.

Мы переправились через реку и вошли в пуэбло Покводж, которое испанцы называют Сан-Ильдефонсо. Когда мы входили в узкие ворота, я сказал Одинокому Утесу, что через несколько дней мы отсюда убежим. С тех пор прошло семьдесят лет, а я все еще живу в Покводже. Здесь и брат мой, Одинокий Утес. Он погребен на песчаном берегу реки. Позднее я расскажу тебе о страшном его конце.

Войдя в ворота — единственные в стенах пуэбло, — мы направились к площади. С четырех сторон ее окаймляли дома, одноэтажные и двухэтажные. Узким переулком мы вышли на другую площадь и остановились у подножия лестницы, прислоненной к стене дома в северном конце площади. Человек, захвативший нас в плен, снял брата с седла и поставил его на землю. Нас окружила толпа женщин и детей, а воин дал нам знак следовать за его женой, которая стала взбираться по лестнице. Мы поднялись на крышу и подошли ко второму этажу дома. Откинув занавеску у двери, женщина ввела нас в комнату, поцеловала брата и уложила его на постель в углу. Он тотчас же заснул.

Пока маленькая женщина разводила огонь в очаге, я осматривался по сторонам. В верхнем этаже дома было три комнаты, а мы находились в средней. Комната, выходившая на восток, служила, по-видимому, кладовой

— в ней хранились запасы маиса. Дверь в другую комнату не была завешена, и я увидел, что там, на стенах, висят богатые одежды, щиты, головные уборы, шкуры лисиц и других животных.

Разведя огонь, женщина взяла сосуд и пошла за водой. По обеим сторонам очага стояли различные сосуды, большие и маленькие, некоторые были красиво разрисованы. Были здесь также всевозможные плошки и чашки из глины, обожженные и раскрашенные маленькой женщиной, которая, как я впоследствии узнал, считалась самым искусным гончаром в деревне. Некоторые рисунки на сосудах и плошках показались мне знакомыми. Где мог я их видеть? И вдруг я вспомнил: в каньоне Челли, где была наша стоянка, еще сохранились ветхие, полуразвалившиеся жилища древних землепашцев, предков нынешних тэва. Женщины нашего клана пользовались старыми сосудами и чашками, найденными в этих домах.

Я еще рассматривал рисунки, когда женщина вернулась, а следом за ней вошел ее муж, который принес сноп маисовых початков. Он бросил их на пол возле очага и знаками приказал мне снять колчан и лук и сесть подле спящего брата. Между тем женщина вскипятила воду, сварила маис и, разбудив брата, предложила ему поесть. Он плакал и отказывался, а она взяла его на руки и поцеловала и, ласково нашептывая ему что-то на ухо, уговорила отведать маиса. Новое кушанье так ему понравилось, что он с жадностью поел. Все время женщина его обнимала, а ее муж, улыбаясь, смотрел на них. Когда брат утолил голод, женщина раздела его, уложила и накрыла одеялом. Я был удивлен: я не мог понять ее привязанности к ребенку враждебного племени.

На восходе солнца мужчина разбудил меня, и вместе с ним я пошел к реке, где мы выкупались. Брат еще спал, когда мы вернулись в пуэбло. Мы поели маисовых лепешек и сушеного мяса, а потом мужчина дал мне понять, что я пойду с ним на маисовое поле. Это поле находилось к востоку от пуэбло, и, кроме маиса, здесь росли тыквы, бобы, дыни и пшеница. Он разрезал дыню и протянул мне несколько тонких ломтиков. Это лакомство показалось мне удивительно вкусным. Видя, с какой жадностью я ем, он засмеялся и знаками объяснил, что я могу есть вволю. Мы начали обрывать початки маиса и складывать в кучу, а к полудню вернулись в пуэбло. Я обрадовался, увидев, что брат сидит на постели. Женщина умыла его, одела, расчесала его длинные волосы и нарумянила щеки. Выглядел он здоровым и бодрым, каким я давно уже его не видел.