Тарзан и сокровища Опара   ::   Берроуз Эдгар Райс

---------------------------------------------

Эдгар Райс Берроуз

Тарзан и сокровища Опара

I

БЕЛЬГИЕЦ И АРАБ

Только доброе имя его предков, имя, которое он сам покрыл несмываемым позором, спасло лейтенанта Альберта Верпера от разжалования. Кое-кому удалось добиться для него назначения в один из отдаленных военных постов Конго, и он, таким образом, был избавлен от тяжелой необходимости предстать перед военным судом. Альберт Верпер знал, что военный суд наверное приговорил бы его к расстрелу, и потому первое время по прибытии в Конго он был искренне признателен тем, кто его сюда послал.

Но шесть месяцев постоянного одиночества, тягучего однообразия и полнейшей оторванности от внешнего мира изменили его взгляд на вещи и отношение к окружающим.

Он тосковал по веселой, шумной жизни Брюсселя, этой оживленнейшей из столиц. Он никогда так не тосковал при воспоминании о совершенных им преступлениях.

Целые дни проводил он в тяжелом раздумье, и сердце его томилось от болезненной жалости к самому себе. В душе его зарождалась глухая ненависть к людям, пославшим его сюда, к тем самым людям, которым он еще так недавно был признателен за то, что они избавили его от унижения и позора.

Чувствуя свое бессилие по отношению к сославшим его властям, он мало-помалу перенес всю накопившуюся в его душе злобу на представителя этих властей в Конго – своего непосредственного начальника.

Этот офицер был холодный, молчаливый человек. Он не пользовался особой любовью своих подчиненных, но черные солдаты его маленького отряда боялись и уважали его.

По вечерам Верпер и его начальник просиживали часами на веранде их общей квартиры, молча выкуривая одну папиросу за другой. Ни тот, ни другой не были склонны прервать молчание. И так как это тянулось в течение шести месяцев, то Верпер успел уже к этому привыкнуть. Но по мере того как его ненависть к капитану росла и превращалась в манию, он стал рассматривать природную молчаливость своего начальника как личное оскорбление себе. Ему казалось, что капитан презирает его за его прошлое, и мрачная злоба все росла и развивалась в его душе, пока в один роковой вечер не довела до убийства.

Они сидели по обыкновению на веранде и в молчании докуривали свои папиросы.

Вдруг Верпер вскочил. Глаза его сузились и налились кровью, веки дрожали, пальцы судорожно сжимали рукоять револьвера.

– Вы опять оскорбляете меня! – крикнул он, подбегая к капитану. – Это в последний раз! Я благородный офицер и не позволю всякому подлецу издеваться над собой!

Капитан с удивлением повернулся к нему. Ему уже раньше приходилось видеть людей, одичавших в джунглях, обезумевших от одиночества, гнетущей тоски и изнуряющей лихорадки. Он встал и протянул руку, чтобы положить ее на плечо лейтенанта. Он хотел успокоить, образумить его. Но Верпер не понял его движения: ему показалось, что капитан хочет его схватить; дуло его револьвера было на уровне сердца капитана, и не успел тот сделать шаг вперед, как Верпер нажал собачку.

Без крика, без стона упал человек на дощатый пол веранды…

Туман, заволакивавший сознание Верпера, внезапно рассеялся, и он увидел себя и свой поступок в таком свете, в каком должны были его видеть судьи. Возбужденные, взволнованные голоса донеслись до него из помещения солдат; в темноте кто-то бежал к веранде.

Вот сейчас они схватят его, убьют, а если и не убьют, то свяжут и отвезут вниз по Конго, где эта операция с неменьшим успехом будет произведена над ним полномочным военно-полевым судом, с той только разницей, что там она будет произведена со всей торжественностью, требуемой законом.

Верпер не хотел умирать.