Тень Вальгары   ::   Говард Роберт Ирвин

 – Вот-вот разразится война, и эрцгерцог нуждается в твоем мече!" "Твоего эрцгерцога пожирает дьявол, – отвечал Гомбак. – А пес – это Заполья, который встал у Мохача и позволил туркам порубить нас, его товарищей, на куски. Да и Фердинанд не лучше. Когда я останусь без гроша в кармане, я, возможно, продам ему свой меч. А сейчас у меня есть две сотни дукатов и вот эти турецкие тряпки, которые я смогу продать любому еврею за горсть серебра, и пусть дьявол покусает меня, если я вытащу из ножен меч, пока у меня в кармане остается хоть одна монета. Так что сейчас я поеду в ближайшую христианскую таверну, а ты и твой эрцгерцог можете убираться к дьяволу!" – Тогда эмир проклял его всеми проклятьями, какие только смог вспомнить, а Гомбак, смеясь, поскакал прочь. Он кричал на весь лес: "Ха-ха-ха!" – а потом запел песню о таракане по имени...

– Ну, хватит! – резко оборвал его Ибрагим, лицо которого исказились от гнева и ярости. Судорожно вцепившись в бороду, он погрузился в раздумья. То, что вместо тридцати двух голов оказалась тридцать одна, было неслыханным проступком – ни один турецкий султан не сделал бы вид, что этого не заметил. Чиновники теряли свои посты, а часто и собственные головы и по более незначительным причинам. То, как поступил Сулейман, свидетельствовало о его искреннем и глубоком расположении к своему старому другу, и Ибрагим, ценя это всей душой, не хотел, чтобы даже малейшая тень омрачила их отношения.

– А почему же ты не пошел по его следу, пес? – спросил он, сурово сдвинув брови.

– Клянусь Аллахом! – воскликнул Ярук Хан. – Должно быть, он летел на крыльях ветра. Гомбак пересек границу на несколько часов раньше меня, и я гнался за ним по чужой земле, пока это было возможно...

– Хватит оправданий, – прервал его Ибрагим. – Пришли ко мне Михала-оглы.

Непрерывно кланяясь и благодаря, татарин, пятясь, покинул комнату. Лицо Ибрагима было мрачнее тучи. Он не терпел, когда его люди допускали промахи.

Главный визирь все еще продолжал размышлять, восседая на шелковых подушках, пока на полу перед ним не отпечаталась крылатая тень, и высокая худощавая фигура не склонилась в почтительном поклоне. Человек, одно только имя которого наводило панический ужас на всю западную Азию, изъяснялся тихим и вкрадчивым голосом, а двигался с необыкновенной мягкостью и гибкостью кошки, но его лицо и хищные узкие глаза отражали бесконечную черноту его души.

Михал-оглы был начальником акинджи, этих диких всадников, сеявших страх и опустошение во всех землях за пределами великой Оттоманской империи. Перед Главным визирем он предстал в полном боевом облачении, с неизменными крыльями грифа, прикрепленными на спине к его золоченой кольчуге. Когда его конь мчался во весь опор, эти крылья широко развевались, и их тень, летевшая по земле, казалась тенью смерти и разрушения. Не было на свете страшнее убийцы, чем Михал-оглы.

– Скоро тебе предстоит отправиться в земли неверных, – сказал ему Ибрагим. – И, как всегда, ты будешь убивать без пощады. Ты опустошишь поля и виноградники, сожжешь села и города, убьешь мужчин и захватишь в плен женщин. Земли, лежащие за пределами наших границ, будут стонать и вопить под твоими ногами.

– Я рад это слышать, о Любимец Аллаха, – отвечал Михал-оглы тихим вкрадчивым голосом.

– Но есть и еще один приказ внутри этого приказа, – продолжал Ибрагим, не сводя пристального взгляда с акинджи. – Ты знаешь германца фон Кальмбаха?

– Да, Гомбака, как его называет татарин.

– Именно так. Так вот, мой приказ – кто-то будет сражаться, а кто-то убежит, кто-то умрет, а кто-то выживет, но этот человек жить не должен. Разыщи его, где бы он ни спрятался, пусть даже погоня за ним приведет тебя к берегам Рейна. Награда – в золоте – тройной вес его головы.

– Услышать – значит подчиниться, мой господин.