Тигр снегов   ::   Норгей Тенцинг

Я узнал, что мир велик, что его не охватишь взором из маленького захолустья, что повсюду есть и хорошее и плохое, что если люди отличаются от тебя, это ещё вовсе не значит, что ты прав, а они не правы. Часто говорят, что жители Запада большие материалисты, чем восточные люди, но не следовало ли бы добавить, что они ещё и честнее? Во всяком случае об этом говорит опыт моих встреч с чиновниками и дельцами. Затем, мы на Востоке любим говорить о своём гостеприимстве, однако приём, оказанный мне в Лондоне, заставляет меня прямо-таки стыдиться, когда я сравниваю его с тем, как встречали англичан по возвращении экспедиции в Катманду.

Эти два маленьких примера вовсе не означают, что я настроен против своего собственного народа — напротив, я горжусь тем, что я индиец и непалец. Однако мне кажется, что предвзятость и национализм принёсли большой вред. Обида нанесена также и Эвересту, причём отчасти виноват в этом и мой народ. Мир слишком тесен, а Эверест слишком велик, чтобы к ним можно было подходить иначе как с точки зрения понимания и терпимости между людьми — вот самый важный урок, который я почерпнул из своих восхождений и путешествий. Каковы бы ни были расхождения между Востоком и Западом, они ничто в сравнении с общностью, которая объединяет всех людей мира. Каковы бы ни были осложнения, возникшие в связи с восхождением на Эверест, они ничто в сравнении с общим делом и общей победой; через полмира я протягиваю руку моим английским партнёрам Ханту, Хиллари и многим другим и всем их соотечественникам.

После взятия Эвереста мой собственный народ отнёсся ко мне замечательно. Все отнеслись ко мне очень хорошо. Но, очевидно, как и у всех людей, у меня было и хорошее и плохое, награды и неприятности, всего понемногу. Порой толпа вокруг становилась такой плотной, а давление таким сильным, что я мрачно думал: нормальная жизнь больше невозможна для меня, единственный путь к счастливой жизни — это удалиться вместе с семьёй в уединённое место, где можно жить в покое. Но это означало бы поражение и отступление, и я молюсь, чтобы обошлось без этого. Лишь бы меня оставили в покое с политикой, тогда все будет в порядке. Лишь бы меня не вертели и не крутили в своих целях, не спрашивали, почему я говорю на том или ином языке, почему ношу индийскую, непальскую или европейскую одёжду, почему флаги были именно в такой последовательности, а не в другой, когда я поднял их в руке на вершине Эвереста.

Это задевает меня не столько ради меня самого, сколько ради Эвереста: он слишком велик, слишком драгоценен для такой мелочности. Моя самая заветная надежда на будущее — чтобы мне дали прожить мою жизнь с честью и я не опозорил Эверест. Будущие поколения спросят: «Что за люди первыми взошли на вершину мира?» И мне хотелось бы, чтобы ответ был таким, которого мне не надо стыдиться.

Ибо именно в этом, кажется мне, заключается подлинное значение Эвереста: он высочайшая точка не одной какой-то страны, а всего мира. Он был взят людьми Востока и Запада вместе. Он принадлежит нам всем. И мне тоже хочется принадлежать всем, быть братом всем людям, а не только представителем определённой расы или определённого вероисповедания. Как я сказал в начале своего рассказа, я счастливый человек. У меня была мечта, она осуществилась. Все, что мне теперь осталось просить у бога, — это чтобы я оказался достоин того, что выпало на мою долю.

Итак, Эверест взят. Моя жизнь идёт дальше. В этой книге я оглянулся на прошлое, но в жизни надо смотреть вперёд.

Однажды, только однажды в своей новой жизни я сделал то, что так часто случалось в старой: поднялся на рассвете на Тигровый холм у Дарджилинга и посмотрел вдаль на северо-запад. Со мной не было никаких туристов, лишь несколько друзей.