В океане   ::   Панов Николай

Морской талант. А на сушу уходить хочешь!

Коренастый, крепко сбитый, Калядин говорил так просто и рассудительно, что действительно подумалось — не подберешь возражений…

Жуков задумчиво вынул расческу, стал приглаживать чуть курчавые волосы, — собирался с мыслями для ответа.

— У меня, Миша, особая есть причина…

— Эту твою причину я насквозь вижу, — с обидной категоричностью отрубил Калядин. — У нее нахальные глаза и родинка на левой щеке. Уж если заговорили о ней, прямо скажу — не для матроса она… У нее на уме офицеры… Один имеет интерес — мужа посолиднее затралить.

— Нет, ты о ней так не говори, — раздельно произнес Жуков. — Оскорблять ее не имеешь права.

Он стоял, положив руку на койку, — рослый, худощавый, с развернутой ладной грудью. От негодования сильней заблестели полные мягкого черного блеска глаза. «Такого и вправду каждая полюбить может», — подумал Калядин, мельком взглянув на друга.

Ты, Леонид, не обижайся… Брось… Может, и ее такая она. Только, если точно тебя любит — сделает по-твоему.

Нет, я ей обещал, — твердо сказал Жуков. — Да и нехорошо ей здесь… на такой работе. Уж все обговорили. Как поедем в Медынск, где поселимся…

— Ну так поезжайте… А лучше вот что, — Калядин поднял от бумаги свои честные, хорошие глаза. — Скажи ей прямо и твердо, что передумал ты, новое решение принял. Из ресторана она может уйти, учиться поехать… Ей полезно кругозор свой раздвинуть.

— И заикаться об этом не буду, — хмуро отрезал Жуков. — Обещал, — значит, точка.

Как объяснить другу, что не способен оказать этого Клаве, что из-за этого может сломаться все! При каждой встрече Клава становится все требовательнее и нервнее — все разговоры сводит к одному — когда демобилизация, когда они уедут отсюда?

Совсем недавно на танцах вдруг залилась слезами: «Не могу я больше терпеть, Леня». В другой раз, сидя на скамеечке в парке, крепко взяла за руки, всматривалась в глаза: «Любишь, вправду любишь, Леня? Сделаешь, что попрошу?» Но не попросила ничего, перевела разговор на другое…

А то вдруг меняется совершенно, косится дерзкими, словно опустевшими глазами. Не раз назначала свидание и не приходила — заставляла зря ожидать себя на каком-нибудь перекрестке или в сырой аллее парка…

— Люди говорят — ты мне не пара! — сказала както особенно отчужденно и зло. А потом снова менялась, смеялась, заглядывала в глаза своими непонятными, ждущими чего-то глазами.

А тут еще — после того спора в кубрике — пошел раздор с лучшим другом. У, этот Калядин! Сам виноват, опорочил ни за что ни про что Клаву и надулся, точно обидели его самого…

«Нет, брат, я тоже с характером, командовать собой никому не позволю… А девчонке, Шубиной, позволяешь командовать собой?» — тут же упрекнул себя Леонид, словно от имени друга… И от этого расстроился еще больше.

А нынче, перед походом, стряслось новое дело. Пришел приказ о списании его, старшего матроса Жукова, с корабля в состав экспедиции особого назначения.

Узнав об этом, растерянный, он пришел к заместителю командира по политчасти. Почему его списывают с «Ревущего»? Надеялся дослужить свой срок на родном корабле…

— И может быть, из-за этого, — немного замялся Жуков, — задержится увольнение в бессрочный?

Но заместитель командира корабля по политической части сразу разъяснил все. Его списывают в состав экспедиции как опытного сигнальщика, выдержанного, проверенного комсомольца. Демобилизован он будет в срок.