Великолепная семерка   ::   Питерс Джефф

Видимо, они ожидали, что он выхватит оба револьвера и спрячется под сиденьем, чтобы благополучно доехать до конца траурного маршрута, не получив при этом порцию свинца. Но Крис оставался сидеть на облучке, прекрасно понимая, какую ясную мишень представляет его фигура.

Из толпы вышел ковбой в пятнистой шляпе с ружьем в руке. Он широко улыбнулся Крису, ловко поднялся на катафалк и сел рядом. Крис заметил на его левой щеке три параллельных неглубоких шрама и спросил, коснувшись пальцем своей щеки:

– Что, дикая кошка?

– Это? Дикий порох, – непонятно ответил ковбой, переламывая ружье.



ВИНСЕНТ КРОКЕТ, СТРЕЛОК ПОХОРОННОГО ЭСКОРТА

Меня зовут Винсент Крокет. Стоя в толпе, я старался не высовываться. Мы, дезертиры, народ скромный. Спор о похоронах индейца забавлял меня, и только. Я прибыл сюда из краев, где индейцы прекрасно обходились без катафалков и персональных могил.

Их тела стаскивали в овраги и присыпали известкой, прежде чем завалить землей. Все трупы были оскальпированы солдатами-победителями, неграми из полка «бизонов». Очередное, и, похоже, последнее восстание шайенов было в очередной раз потоплено в крови. И я, Винсент Крокет, дезертир от кавалерии, простился с уцелевшими красными братьями, с которыми прожил полтора года, и каким-то чудом пробрался мимо патрулей сквозь кордоны. А потом двигался на юг, меняя имена в каждой новой гостинице.

Почему на юг? А вы посмотрите на глобус и все поймете сами. Те, кто, цепляясь за каждую трещинку, карабкается вверх – те лезут на север. А если человек катится кубарем или скользит вниз – он окажется на юге.

Что может быть южнее, чем Техас? Здесь было много таких, как я, которые скатились сюда из других участков глобуса. Никто не спрашивал лишнего, каждый сам рассказывал о себе только то, что считал нужным. И каждый старался показать все, на что он способен, потому что здесь не было другого способа завоевать уважение. Твое имя, происхождение, твои былые заслуги здесь ничего не значили. Здесь смотрели прежде всего на то, как ты делаешь дело, каким бы оно ни было, и как ты держишь слово, кому бы ты его ни дал.

Я кочевал из города в город, перегонял чужой скот, охранял чужие ранчо и старался оставаться незаметным. Со дня сотворения первого револьвера не было более мирного и уравновешенного ковбоя в Техасе. Наверно, мои ангельские крылышки показались шерифу из Ларедо подозрительно белыми, и однажды он пригласил меня к себе. Угостил конфискованным виски, поговорил о новых породах мясного скота, от истории животноводства перешел к истории вообще и рассказал, что его отец участвовал в обороне Ричмонда [2] до самого последнего дня.

«Сейчас уже не важно, кто на чей стороне воевал», – сказал шериф.

«Да, не важно, – сказал я. – Мой отец тоже там был, причем на той же стороне, что и твой».

«Я это понял по тому, как ты сидишь в седле», – сказал шериф и выложил на стол газету, присланную из Остина. Меня сразу привлекла фотография, изображающая офицера-кавалериста. Текст не задержал моего внимания, я пробежал его мельком (офицер считался пропавшим без вести… в плену у мятежных индейцев… есть основания считать его дезертиром…), а вот от снимка глаз было не оторвать. Перед выходом на зачистку бунтующей резервации мы минут десять позировали перед заезжим мастером дагеротипии.

«Не могу дать тебе на память эту газету, – с сожалением сказал шериф. – Перед отъездом можешь не заходить, попрощаемся заранее».

Что может быть южнее, чем Техас? Только Мексика. Необходимо было пересечь Рио-Гранде, чтобы на какое-то время оказаться вне поля зрения янки. А это следовало сделать скромно и незаметно. Так что, стоя в толпе таких же, как я, мужчин в пропыленных джинсах и ковбойских шляпах, я вполне довольствовался ролью зрителя.