Воды Экса   ::   Дюма Александр

«Что вы намерены делать с ними?»

«Это моя тайна».

«Вы отказываетесь их отдать?»

«Отказываюсь».

«Не заставляйте меня сказать вам, кто вы такой!»

«Вчера я был шпионом, сегодня стал вором. Я уже говорил себе это».

«А что, если я повторю ваши слова?»

«Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сделать это».

«Значит, вы и так дадите мне удовлетворение?»

«Разумеется».

«Сию минуту?»

«Да, сию минуту».

«Но предупреждаю, это будет беспощадная дуэль, дуэль не на жизнь, а на смерть».

«В таком случае разрешите мне сделать последние распоряжения. Это не займет много времени».

Я позвонил. Вошел мой камердинер; он был человек испытанный, на которого я мог положиться.

«Жозеф, — сказал я ему, — я буду драться на дуэли вот с этим господином. Возможно, он меня убьет».

Я подошел к секретеру и открыл его.

«Коль скоро вы узнаете, что я убит, — продолжал я, — вы возьмете эти письма и отнесете их генералу М. А десять тысяч франков, которые лежат в этом же ящике, возьмете себе. Вот ключ».

Я запер секретер и передал ключ Жозефу. Он поклонился и вышел. Я обратился к Эммануэлю.

«Теперь я в вашем распоряжении», — проговорил я.

Эммануэль побледнел как мертвец, волосы его были мокры от пота.

«Вы поступаете бесчестно!» — воскликнул он.

«Знаю».

Он подошел ко мне.

«Ну, а если я буду убит, вы отдадите эти письма Каролине?»

«Это будет зависеть от нее».

«Что же она должна сделать, чтобы получить их? Говорите…»

«Она должна прийти за ними».

«К вам, сюда?»

«Да, сюда».

«Со мной?»

«Нет, одна».

«Этого никогда не будет».

«Не ручайтесь за нее».

«Она не согласится».

«Вполне возможно. Возвращайтесь в замок и посоветуйтесь с ней. Я даю вам три дня сроку».

Он на мгновение задумался и бросился вон из комнаты.

На третий день Жозеф доложил мне, что женщина под вуалью хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Я велел впустить ее: это была Каролина. Я указал ей на кресло, она села. Я остался стоять перед ней.

«Вот видите, сударь, — проговорила она, — я пришла».

«С вашей стороны было бы весьма неблагоразумно поступить иначе».

«Я пришла, полагаясь на вашу деликатность».

«Вы были неправы, сударыня».

«Так вы не вернете мне эти злосчастные письма?»

«Верну, но при одном условии».

«Каком?»

«О, вы прекрасно это понимаете».

Заломив руки в порыве отчаяния, она спрятала голову в складках занавески на моем окне: она поняла по моему тону, что я буду неумолим.

«Послушайте, сударыня, — продолжал я, — мы с вами вели странную игру: кто кого перехитрит, кто кого проведет: я эту партию выиграл, сумейте же примириться с проигрышем».

Она зарыдала, ломая руки.

«Ваше отчаяние и ваши слезы ни к чему, сударыня. Вы взялись иссушить мое сердце и преуспели в этом».

«А если я поклянусь перед алтарем, — проговорила она, — что никогда больше не увижу Эммануэля?»

«Разве вы не клялись перед алтарем хранить верность генералу?»

«Неужели вы не хотите ничего, ничего другого за эти письма?.. И вас ничего не удовлетворит… ни золото, ни кровь!.. Скажите…»

«Ничто!»

Она отбросила занавеску, скрывавшую ее лицо, и взглянула на меня. Это бледное лицо с блестящими от гнева глазами под короной растрепанных волос было прекрасно на фоне красной драпировки.

«О, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — О сударь, ваше поведение ужасно!»

«А что вы скажете о своем поведении, сударыня?.. Я потратил год на то, чтобы побороть свою любовь, и добился этого. Я вернулся во Францию лишь с чувством глубокого уважения к вам. Я больше не вспоминал о своих прошлых муках и ничего иного не хотел, как обрести другую любовь. Но тут я встречаю вас: теперь уже не я, а вы идете мне навстречу! Вы ворошите пепел моего сердца, вы раздуваете погасший было костер.