Война в Кедровой долине   ::   Ламур Луис

В дверь постучали, и вошел Бартрам. Килкенни улыбнулся Салли.

— То-то ты разрумянилась.

— Мужчине не часто удается отведать до свадьбы жениного печенья, — сказал Барт. — А мне повезло!

— Хвали Риту, а не меня. Это она его пекла.

— Рита? А я и не знал, что ты умеешь готовить, — притворно удивился Килкенни.

— Но это же неправда, Лэнс! Я и раньше тебе готовила.

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Кэйна Брокмэна.

— Килкенни, он подъезжает. Может, разрешишь мне?

— Нет. — Килкенни вытер рот салфеткой. — Если он ищет неприятностей, то ему нужен я. — Он встретился глазами с Ритой. — Не наливай мне пока кофе, дорогая, а то остынет.

В дальнем конце улицы показался Малыш Хейл на своей белой кобыле. Он подъехал к коновязи и спешился, потом привязал лошадь, повесил шляпу на переднюю луку и вышел на середину улицы.

Килкенни спустился по ступенькам крыльца. Перед домом цвели розы, их сладкий аромат ударил ему в ноздри. Почувствовал он и запах жирной свежевскопанной земли в огороде. Где-то стрекотала сорока.

Килкенни открыл калитку и вышел, бережно прикрыв ее за собой.

Оно и к лучшему — покончить со всем этим одним махом, а не превращать ожидание в постоянный кошмар. Хорошо бы обойтись без этого, но не удастся.

Сол Хэтфилд стоял на крыльце лавки, держа винтовку на сгибе руки. Кэйн откинулся на стуле перед салуном. Другие мужчины, сидевшие рядом с ним на лавочке, куда-то исчезли. Куинс присел на корточках под глинобитной стеной с винтовкой на коленях. Все тут — на случай, если он промахнется.

Промахнется? Он никогда не промахивался. Однако, рано или поздно, это случается с каждым. В один прекрасный день в глаз попадает соринка, револьвер цепляется за кобуру или дает осечку.

Было очень жарко, в отдалении погромыхивал гром. Скоро на их поля прольется благословенный дождь. Там, у них в горах, дожди идут чаще, чем здесь, в долине. Упали первые редкие капли. Странно, он и не заметил, как собрались тучи. Наверное, начинается скорая, буйная горная гроза.

Теперь он видел Малыша более отчетливо. Всегда гладко выбритый, Малыш зарос теперь густой щетиной. Не было на нем и его любимого пижонского жилета из бизоньей кожи. Только револьверы были прежние, да еще горящие глаза.

Внезапно Хейл остановился, и в тот же миг остановился и Килкенни. Он был совершенно спокоен. Лицо Малыша покрывала нездоровая бледность. Живыми казались только глаза.

— Я пришел убить тебя! — Голос звучал напряженно и резко.

— Не стоит, Малыш. Ты всегда можешь уехать и забыть обо всем.

Килкенни понимал, что слова уже ничего не значили. Один из них должен умереть. И все же, какая эта нелепость. Он не ощущал тревоги, не было в нем и жажды мести. Осталось лишь чувство великой жалости. Ну почему мы так и не научились понимать, что оружием ничего нельзя разрешить?

Что-то сверкнуло в странных глазах Малыша, и Килкенни, не поворачивая головы, положил ладонь на рукоятку револьвера, и тот сам оказался в его руке, зажатый мертвой хваткой. Потом, словно подчиняясь собственной воле, револьвер дернулся в его руке, жестко отдавшись в захвате, — один раз, второй…

Дуло, нацеленное на Килкенни, полыхнуло пламенем, и что-то острой болью пронзило его правый бок. Револьвер прогремел еще раз, но пуля, предназначенная Килкенни, ушла в пыль — колени Малыша подогнулись, и на рубашке, над самым сердцем, расплылось алое пятно.

Малыш Хейл упал лицом в пыль, вытянув ноги, и над длинной, пыльной улицей Седара воцарилась мертвая тишина.

Килкенни стоял все так же прямо, перезаряжая револьвер. Потом он положил его в кобуру и зашагал обратно к дому, но улица вдруг показалась ему на удивление крутой. Он увидел, как Рита отворила калитку и побежала ему навстречу.