Агнец   ::   Шессе Жак

Аннотация: Произведения Шессе часто называют шокирующими и неоднозначными – однако в степени их таланта не сомневаются даже самые строгие из критиков.

В незаурядных и строгих по форме новеллах лауреат Гонкуровской премии (1973) исследует темы сексуальности, спасения, греха, смерти.

---------------------------------------------

Жак Шессе

Агнец



С Джорджией всегда была одна и та же история: она вставала на меня коленями, а я должен был сосать ее грудь. Было лето, вторая половина дня, из грота доносился сильный запах зеленицы, солнце немилосердно пекло все, что Джорджия не прикрывала своим телом. Мои лицо и торс были надежно спрятаны от него, но вот ляжки и ноги жгло так, что хоть криком кричи, я не понимал только одного: как она, совершенно голая, еще не поджарилась.

– Дурачок, зеленица не пахнет, это запах того, чем забит твой рот, ноздри.

Предположим. Я помню лишь хруст щебенки, то, как меня ожгло ее влажным местом, пожар наших перекрещенных подошв, слюну, камешки, перегретую траву, мои соки, медленно переливающиеся в нее.

Потом мы перемещались в тень подальше от пекла, где предпочитают держаться старики и жвачные животные. Еще позже наступала ночь, и снова надо было впиваться в нее, слышать ее стоны.

– Джорджия, а Джорджия, – кричала ее мать, стуча в стену, – прекрати кричать или кричи не так громко, ну, честное слово!

Но Джорджия не слушала мать и до зари не выпускала меня из своих объятий, засыпали мы лишь тогда, когда птички по утренней свежести начинали свой щебеток.

Теперь я старый калека, воспоминания приходят ко мне обрывками, картинами, вспышками, ожогами, как в то лето с Джорджией.

Сколько это длилось: одно лето, два? Или целую жизнь, со своими подъемами и провалами? Напрасно обращаюсь я к худшему, мне все равно не удается переживать заново и болеть тем, что было тогда, – это похоже на огромный склон внизу под моими ногами: он рыжеет, видны рытвинки, мурава, покрывающая его, и над ним всегда огнедышащее солнце, от которого не забьешься в какую-нибудь расщелину, чтобы напиться и спокойно подремать.

Бесконечный недвижный склон, на котором ничто не происходит и не меняется в счастливом пожаре дня. А ночь – отдых от пекла, новые стоны и новая игра в ягненка. Я стар, но помню, как это было.

Когда не стало Джорджии, меня вызывали, задавали разные вопросы, потом все как-то улеглось, и появилась Клаудиа. Та же игра, стоны, зеленица среди камней – колется, сильно пахнет. Помню, тело Клаудии было как тесто, которое подошло, – тронешь его, и оно заколыхается, оторвешься от ее груди, чтобы подышать, а она чего доброго совсем тебя и задавит. «Вот Агнец Божий», – сказал Иоанн, увидя Иисуса [1] . Но ты-то, к чему ты лежал с задранной головой, задыхаясь, почти удушенный? Вы ничего не поняли, и это меня нисколько не удивляет. Представьте себе ягненка, настоящего, с мокрой мордочкой, тыкающегося в материнское вымя, с текущей слюной… Он возвращается в стойло, чтобы спрятаться от жары…

Но все они меня отыскивали и вели обратно – и Клаудиа, и Анна, которая придет ей на смену. Что ж, целое стадо самок, а я – ягненок, я сосу их всех. И не совестно вам, несчастный, говорить о женщинах, как о животных? Потеряв Анну, я не ревел, я бродил по пастбищу, разговаривал сам с тобой. Кто-то попросил доктора освидетельствовать меня, и он сказал, что я вполне вменяем. И даже написал: «Вполне вменяем, но может и рехнуться».

– Что вы под этим подразумеваете? – спросила сиделка в больнице.

– То, что он не выносит никакого давления, никакого сопротивления. Как со всеми этими женщинами. Он не считает их, всех подпускает к себе.

– Но он живет за их счет, хитрец этакий!

– Они работали и до него. Он не обворовывает их, а живет на ренту.