Смерть сказала: может быть   ::   Буало-Нарсежак

Он чувствовал себя перед Флешелем так, как офицер генштаба перед солдатом с передовой. Да что он, собственно говоря, знал о самоубийцах? Ведь он имел дело только с бездушными цифрами, статистическими данными, процентами. Тогда как Флешель обладал боевым опытом.

— Так оно и бывает, — попросту сказал Флешель. — Те, кто звонит ночью, почти всегда в нашем городе проездом. Они — самые обездоленные. Представляете ли вы себе, мсье, гостиничный номер?

— Полагаю, что да, — обиделся Лоб. — Я много разъезжаю!

Флешель благодушно выдержал паузу, раскуривая трубку, которая все время грозила погаснуть.

— Отель отелю рознь, — продолжал он. — Я веду речь не о таких, где останавливаетесь вы.

— Это далеко не дворцы, — запротестовал Лоб.

— Я говорю о других… о тех, про которые вы и понятия не имеете… Когда докатываешься до них, тогда только и начинаешь понимать, что такое одиночество. И больше не хочешь жить. Как правило, мы тут бессильны. Они звонят нам для проформы. На следующий день полиция ставит нас в известность. Ведь нам интересно узнать, кто да что… Посмотрите, картотека вон там.

Он указал концом трубки на шкаф светлого дерева. Лоб из любопытства открыл его и увидел десятки аккуратно расставленных папок. Он вытащил одну: «Ломбарди. Джина, 22 года».

Старательный, немного детский почерк, несомненно, принадлежал самому Флешелю. В папке хранились вырезки из газет и заметки, сделанные от руки. Лоб дал себе зарок все это проштудировать. Он обнаружил записку, подколотую к оборотной стороне донесения, и прочел: «Всеми покинутая, я предпочитаю уйти из жизни. Джина».

— Если нет родственников, — пояснил Флешель, — мы берем все бумаги, письма себе — для архива. В конце концов, самоубийство — такая же болезнь, как и любая другая. Может, в один прекрасный день кто-нибудь, изучая архивные дела всех наших отделений, и откроет спасительное лекарство…

— А можно мне переснять эти документы? — спросил Лоб.

Флешель заколебался.

— Мадам Нелли поставила вас в известность, — настаивал Лоб. — Я представитель ассоциации страховых обществ в Лозанне. Вам должно быть понятно, почему мы интересуемся самоубийствами.

— Ну, раз мадам Нелли не возражает… — нехотя согласился Флешель.

— Но если вам не по душе…

— Нет, это меня не волнует… просто я не вижу: при чем тут страховка?

И когда Лоб открыл было рот для ответа, он сказал:

— Не надо объяснять! Мне знать не обязательно. Верно то, что в Ницце самоубийств больше, чем где бы то ни было. Я вам покажу графики. Потому что у меня своя теория. Может, и не совсем научная, но все же вам будет любопытно… Кофейку, господин Лоб?

Он открутил крышечку термоса и наполнил ее дымящейся жидкостью.

— Не хотите? Правда? Я двадцать лет плавал комиссаром торгового флота — может, вам говорили. Так что не сомневайтесь. Этот кофе готовил моряк!

И он осторожно пригубил. Лоб сосчитал папки. От четырехсот пятидесяти до пятисот. На добрый месяц работы.

— Вами сделано много заметок? — спросил он. — Вы позволите их переснять?

— Если они сослужат вам службу, — ответил Флешель. — Мои комментарии представляют собой ценность главным образом для меня самого. Возьмите, к примеру, южный ветер. Южный ветер всегда способствует самоубийствам… но в основном среди стариков.

— Они вам звонят?

— Почти никогда. Им сказать уже нечего. Они выпускают из рук перила, и все кончено.

— Кто же вам звонит чаще всего?

— Женщины. На восемьдесят процентов. Всегда на почве любовных разочарований. Их бросает ухажер, и они остаются без средств к существованию. Или же в интересном положении, а замуж их не берут. Или от зрелых матрон отворачиваются юнцы. Пожалуй, этот случай — самый распространенный… Вы себе просто не представляете, сколько дам теряют здесь свои последние иллюзии.