Алька   ::   Абрамов Федор Александрович

Босиком, в бабьем платье до пят, вся употела, ужарелану как тут не признать свою учительницу!

Да, вот так: Гагарин шар земной вокруг облетел и помереть успел, американцы на Луну слетали, она, Алька, бабой стала, а ихняя Лампа без перемен: как шлепала с кузовом травы десять-пятнадцать лет назад, так шлепает и сейчас. Правда, укорять Евлампию Никифоровну за то, что она всю жизнь возится с коровой, может, и не стоит-тяжело, голодно жили после войны. Но ведь сейчас не старые времена. Сейчас колхозники, и те не оченьто за буренку держатся, а ведь она учительница-ей ли всю жизнь из навоза не вылезать?

Алька вспомнила про черные очки в белой пластмассовой оправе-Томка перед отъездом навязала-быстро вынула их из сумочки, надела на глаза, напустила на себя строгость и двинулась к Евлампии Никифороане-та как раз пристроилась к изгороди на передышку, одной рукон кузов с травой поддерживая, а другой по-бабьи, головным платком вытирая свое запотелое лицо.

- Гражданка, вы что же это? Ай, ай, ан! Нехорошо!

- Да чего нехорошо-то? Не знаю, как вас звать, величать...

- Траву нехорошо с колхозного луга таскать.

- Да я вовсе и не с луга. Я закраишек у полей маленько покочкала, начала жалостливо канючить Евлампия Никифоровна. Ну точь-в-точь как деревенская баба, которую поймал с травой председатель колхоза.

Алька кашлянула для важности, нажала на басы:

- Какой пример колхозникам подаете, товарищ Косухина?

- Нехороший, нехороший пример. Это вы правильно сказали. Учту...

- То-то же! А то ведь можно и оштрафовать. Понятно вам?

Тут уж Евлампия Никифоровна начала просто расстилаться перед грозным начальством:

- Понятно, как не понятно. Ну вы-то учтите, уважаемая, - болею я. А травка-то V нас далсконько, а коровушка-то у меня молодая, без травки и не подоить...

- Ладно, товарищ Косухина. Только чтобы это последний раз.

- Последний, как не последний. Все будет сделано, как говорите. Сама не буду ходить и с другими работу проведу...

Больше Алька выдержать не могла-так и схватилась за живот, а потом сняла очки и как ни в чем не бывало сказала:

- Здравствуйте, Евлампия Ннкифоровна.

Енлампня Никифоровна с минуту, наверно, перебирала своими толстыми, потрескавшимися от жары губами. Наконец разродилась.

- Все безобразничаешь, Амосова. - Она ни разу в жизни не назвала ее по имени.

- Да это я в шутку, Евлампня Никифоровна. Смех, сказал Хо Ши Мин, тот же витамин.

Евлампия Никифоровна потянула воздух носом.

- Л напилась тоже в шутку?

- Да что вы, Евлампия Никнфоровна... Вот, ей-богу, нельзя уж и привальное справить да маму с папой помянуть.

- Родителей не так, Амосова, поминают. Родители у тебя труженики были. Пример для всех...

- А я что-не труженица? Тунеядка какая? Не сама хлеб зарабатываю?

Евлампия Никифоровна строгим учительским оком оглядела Альку, задержалась взглядом на ее красных, жарких, как пламя, штанах.

- Моральности не вижу, Амосова. Моральный кодекс строителя... Ну да ты еще в школе не больно честь девическую берегла...

Ллька крепко, так, что слезы из глаз брызнули, закусила нижнюю губу, затем живо кивнула на двух работяг из смехколонны-так прозвали у них за пьянство мехколопну, которая еще в ее бытность в деревне начала ставить столбы для электросети, да так до сих пор и ставит.

- Это что, Евлампня Никпфоровна, электричество у нас будет?

- Электричество, Амосова, - назидательно сказала Евлампия Никифоровна. - Колхозная деревня за последние годы добилась больших успехов...

- Значит, и у нас скоро будет лампочка Ильича?

- Будет, Амосова. Стираются грани и противоположности между городом и деревней...

Алька простодушно, совсем как ученица, потупила глаза - чего-чего, а сироту она разыграть умела.