Алый камень   ::   Голосовский Игорь Михайлович

Аннотация: Молодые супруги отправляются на теплоходе в свадебное путешествие. В пути возникает пожар — и на глазах у молодой жены на Матвея падает горящая балка... Проходит время, Наташа выходит замуж за Степана, спасшего ее в ту трагическую ночь. Но однажды, они случайно узнают о том, что Матвей жив. Степан принимает решение разыскать его и покидает Москву...

---------------------------------------------

Игорь Михайлович Голосовский

Алый камень



Алый камень лежит у Егорышева на этажерке, но его историю я узнал не от Егорышева. Егорышев человек неразговорчивый, и о событиях, связанных с Алым камнем, вспоминать не любит…

Историю Алого камня я узнал от других людей. Я складывал ее постепенно, как наполовину рассыпанный рисунок из мозаики. Долгое время одна часть рисунка не совпадала с другой, и я ничего не мог понять. Но я был терпелив и в конце концов восстановил сложный узор человеческих судеб.

Побежденный моим упорством, и Егорышев однажды нарушил обет молчания. Он произнес всего лишь несколько фраз, но все осветилось до конца.

Теперь я знаю историю Алого камня.

Я не жалею о затраченных усилиях.

Мною руководила не жадность коллекционера, собирающего редкостные случаи из жизни, даже не профессиональное любопытство литератора… Мне необходимо было понять что-то самому.

Теперь я понял.

Может быть, еще не до конца. Но я понял главное — Алый камень вовсе не так редок, как считают геологи. Наверно, они по-своему и правы. Но я говорю о другом Алом камне…

Впрочем, вот она, эта история…



1

Егорышев смотрел на картину. На нее падала тень, и очертания рисунка расплывались. Можно было разглядеть лишь общий характер пейзажа и уловить замысел художника.

На картине было изображено утро в горах. Собственно, это вряд ли были настоящие горы, скорее сопки, мохнатые, с круглыми добрыми головами. У их подножия звенел прозрачный ручей. Этот чистый серебряный звон прятался в желтых блестках солнца, рассыпанных по мелкой ряби, покрывавшей воду. Так казалось Егорышеву. И еще ему казалось, что есть что-то странно тревожное в этом мирном пейзаже, в белых палатках на берегу ручья, туго надутых ветром, в опрокинутой лодке, в растрепанных кустах боярышника. Тревожным был алый свет солнца, и в необъяснимом беспокойстве застыли на синем небе клочья облаков…

Егорышев подошел ближе, прищурился. Сопки, ручей и солнце исчезли. Перед ним был холст, покрытый торопливыми густыми мазками. Краска пожухла и покрылась мелкими, почти неприметными для глаза трещинами.

— Что ты уставился? — спросил Долгов, проходя мимо Егорышева с самоваром в руках.

Егорышев не заметил Долгова. Он продолжал смотреть на картину, вернее, на ее правый нижний угол, где по холсту скакали небрежные буквы: «Матвей Строганов». Эти буквы притягивали Егорышева. Он протянул руку и потрогал их. Они не исчезли и не изменили очертаний. Они обозначали именно то, что прочел Егорышев. Он не ошибся. Это было совершенно невозможно, нереально и неправдоподобно. Однако картина Егорышеву не приснилась. Она существовала, была заключена в деревянную самодельную рамку и висела на стене. И нарисовал ее Матвей Строганов.

Егорышев перевел дыхание и еще раз посмотрел на пейзаж. Где, в каком неведомом краю находились эти сопки? Кто разбил у их подножия белые палатки?

Он отошел к окну и попытался собраться с мыслями. Он увидел в окне сруб колодца и сухую ольху с почерневшими унылыми ветками. От крыльца к колодцу бежала тропинка. Она была извилистой, хотя шла по ровному месту, и напоминала забытый кем-то в траве кокетливый поясок…

— Пить чай! — позвал Долгов.

Осторожно ступая по визжащим половицам, Егорышев прошел на веранду и опустился в плетеное кресло. Кресло протестующе застонало.