Американская мечта   ::   Мейлер Норман

Через полчаса легкие заболели и болели до самого вечера, но втягивать в себя этот смрад было невыносимо. Закончив вскрытие, мой друг извинился за запах, сказав, что нам не повезло и с подобной вонью ему не доводилось сталкиваться уже три года. Я не должен думать, подчеркнул он, что все трупы таковы, потому что здоровое тело и после смерти пахнет прилично и наблюдать за вскрытием весьма интересно. Я согласился, мне было интересно наблюдать даже за потрошением этого старческого непотребства – если бы только не запах. Я не мог от него отвязаться еще пару дней, он преследовал меня на протяжении всего пути по высушенным, жестким рельефам Оклахомы, северного Техаса, Нью-Мексико, на пути в пустыни Аризоны и южной Невады, где под зеркалом луны расположен Лас-Вегас. Да и потом, еще несколько недель, я был не в силах избавиться от него. Вначале мертвец являлся мне на каждом повороте дороги, из каждого фосфатного удобрения на фермерском поле, вставал из тушки мертвого кролика на дороге, вырастал привидением из каждого пня, затем он стал появляться, как только в потоке моих мыслей возникла пауза или обрыв, он возвещал, что именно так будут выглядеть твои органы, когда ты выжмешь из них столько же, сколько он. Омерзительные останки венчала голова благообразного старца, застывшее восковое лицо словно наблюдало за ходом вскрытия. Оно могло быть лицом фермера или местного банкира. Оно было порочным и гордым, в нем была ненависть, хотя и обузданная. В лице было нечто генеральское. И может быть, дисциплина и давление воли отпустили его только в тот момент, когда скальпель вспорол его живот. Раздался шипящий звук, похожий на свист вырвавшегося из заточения призрака, долгий звук, который издает, скрежеща по асфальту, лопнувшая шина автомобиля, мчавшегося со скоростью восемьдесят миль в час. И потом появился этот запах. И безумие, таящееся в нем. Маниакальный запах.

Вероятно, безумие проникает в нас вместе с воздухом, проходит сквозь жернова крови и с выходом выходит наружу. Но в некоторых случаях оно проникает в душу. Некоторые люди впускают в себя безумие и обуздывают его железной дисциплиной воли. Запирают безумие на замок. И оно расходится по телу и поглощается клетками. Клетки сходят с ума. Это и называется раком. Рак – это произрастание безумия, наличие которого отрицается. И в этом трупе я разглядел безумие, проникшее в кровь, лейкоциты задушили печень, селезенку, увеличенное сердце и фиолетово-черные легкие, проникли в кишечник и породило этот смрад.

Страшно было рыться в этом трупе. Ведь не только зловоние проникало мне в легкие, я впустил в себя и само безумие. Запах мертвеца странствовал со мной по пустошам Оклахомы и северного Техаса, по пустыне Нью-Мексико и Аризоны, на въезде в долину Луны.

Я приехал в Лас-Вегас в пять утра после двухчасового ночного путешествия, в марте здесь стояла июльская жара, черная и накатывающаяся на тебя волнами. В городе горели огни, небо было темным, улицы светлыми, светлей, чем Бродвей в канун Рождества. В пять утра было уже девяносто градусов. Машина сделала круг по Стрипу, карбюратор вонял горелым воздухом, он выплевывал из себя безумие и снова пожирал его. Запах смерти стоял у меня в носу, я нашел отель и распаковал запылившиеся пожитки. В спальне было холодно, семьдесят градусов, погреб, кондиционированная могила. Я провалился в беспамятство и устремился вдаль по виражам дорог в жарких вихрях Лас-Вегаса, которые на крыльях неврастенического сна перенесли меня обратно в Нью-Йорк, где я обходил одного за другим всех своих друзей, одалживая деньги на покупку машины. Я все же пошел на похороны, но это были похороны Шерри. Мне хотелось побывать и еще на одних – у Шаго, но я не решился.