Смерть в послевоенном мире (Сборник)   ::   Коллинз Макс Аллан

Во-первых, потому, что лучший из его рассказов — «Смерть в послевоенном мире» — не был еще написан, во-вторых, что самое главное, тогда Алу казалось, что он не достиг достаточного мастерства в жанре короткого рассказа и не был уверен, что у него появится свой читатель.

Прошло совсем немного времени, и Коллинз получил приятные известия. Издателям (в том числе и мне) не только понравились его произведения, но они настойчиво советовали продолжить работу в этом жанре. На днях Лэнсдейл сообщил мне, что собирается включить рассказы Коллинза в издаваемую им антологию. При этом он заметил: «Я прочитал пару его рассказов, они чертовски хороши».

Хочется надеяться, что они понравятся, потому что они динамичны, полны иронии, чувств, глубоких мыслей, сочных красок, самоанализа.

Одному Богу известно, но, может быть, вам придется по душе и Нат Геллер. Ведь это именно тот парень, с которым захочется встретиться больше чем пару раз. Гораздо больше. Я вам обещаю.

Эд Гормон



Смерть в послевоенном мире

1



На жизнь свою не жалуюсь. Я живу в новом, серого кирпича доме, построенном за государственный счет, в тихом пригороде Линкольнвуде. В декабре прошлого года я женился на Пегги, которая вот-вот должна родить мне первенца. Благодаря взятке, которую пришлось дать торговцу автомобилями в Норт-Сайде (что делать — такие времена!), я стал обладателем новенького «плимута». Кроме всего прочего, мне удалось только что перенести офис своего детективного агентства А-1 в Луп, в престижное здание Рукер Билдинг.

Справедливости ради следует отметить, что дела в последнее время шли вяло: значительная часть заказов, поступавших раньше в наше агентство, касалась бракоразводных процессов, но сейчас никто пока не собирался разводиться. Стоял июнь 1947 года, бывшие солдаты и их цветущие невесты все еще наслаждались долгожданной близостью и не помышляли ссориться, однако скоро все должно было стать на свои места. Я терпелив. Правда, успокаивало то, что народ залезал в долги, тратился по-крупному, гоняясь за своими послевоенными мечтами. Многие толстосумы-кредиторы испытывали беспокойство и опасения за свои деньги, и я должен был помочь вытрясти их с должников.

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь легкие занавески нашей маленькой спальни, нарушая сон моей прекрасной жены. Сам-то я уже без четверти восемь поднялся: на работу нужно было примерно к девяти (когда ты босс, точность необязательна). Я стоял возле кровати и завязывал галстук, когда Пег, приоткрыв глаза, взглянула на меня.

— Кофе почти готов, — сказал я. — Хочешь, могу взбить несколько яиц, но если что-то другое, то готовь сама.

— А который час?

Пегги села в кровати; одеяло соскользнуло с крутого живота. Набухшие груди упрямо выступали под ночной рубашкой.

Я сказал ей, который час, хотя часы стояли рядом, на ночном столике.

Она сглотнула сонно, поморгала. Кожа у Пег была бледной, прозрачной; едва заметные веснушки украшали вздернутый носик. Под густыми бровями блестели большие голубые глаза. Без макияжа, с всклокоченными каштановыми кудрями, да еще на седьмом месяце беременности, моя только что проснувшаяся супруга показалась мне великолепной.

Сама она, разумеется, так не считала. На протяжении последних двух месяцев, когда ее беременность стала для окружающих очевидной, она то и дело повторяла, что выглядит ужасной и толстой. Почти десять лет она работала фотомоделью и всегда для окружающих была изящно одетой молодой деловой женщиной. Теперь же приобрела облик не очень-то счастливой беременной домохозяйки. Именно поэтому последние несколько недель я сам готовил завтрак.

В холле зазвонил телефон.

— Я возьму, — сказал я.

Она кивнула и, сидя в кровати, опустила опухшие ноги в красные шлепанцы, причем сделала это с осторожностью и точностью, словно сапер, извлекающий детонатор из мины.