Блистающий облака   ::   Паустовский Константин

Пойду пешком в Люстдорф мимо заколоченных дач: пустыня, ветер, море ревёт красота. Едемте. Есть такие старички-философы, мудрые старички, - с ними поговоришь: всё просто, всё хорошо. Так и одесская зима. Ходишь по пустым улицам и беседуешь с Анатолем Франсом. - В Одессу я не поеду, - ответил Батурин. - У меня есть дело почище. - Какое? - Пойду в люди. Обратно шли по тропе через заросли голых кустов. Ветер нёс последние листья. Вышли в луга и увидели Нелидову,- она быстро шла к ним навстречу. Ветер обтягивал её серый плащ, румяное от холода лицо было очень тонко, тёмные глаза смеялись. Она взяла Батурина под руку и сказала протяжно: - Разве можно кидаться в ледяную воду? Эти берговские выдумки не доведут до добра. Берг подставил ей щеку. - Потрогайте, - горячая. Нелидова неожиданно притянула Берга и поцеловала. - Берг, какой вы смешной! Берг покраснел. Шли домой долго, пошли кружным путём в обход озера. К щеке Нелидовой, около косо срезанных блестящих волос, прилип сырой лимонный лист вербы. Желтизна его была припудрена серебряной мельчайшей росой. Около озера Берг остановился закурить и отстал. Маленькие волны плескались о низкий берег. Нелидова крепко сжала руку Батурина, заглянула в лицо - с глазах её был глубокий нестерпимый блеск - и быстро сказала: - Теперь-то вы поняли, почему я не могу бросить вас? Это началось у меня ещё там, в Керчи, когда я потеряла браслет. Батурин осторожно снял с её щеки тонкий лист вербы. - Мне надо было сказать вам это первому. Я, как всегда, опоздал. Берг нарочно шёл сзади и хрипло пел:

Прочь, тоска, уймись, кручинушка, Аль тебя и водкой не зальёшь!

В воздухе лениво кружился первый сухой снег. Пока они дошли до дому, земля побелела, и над снегом загорелся румяный рязанский закат.

ГОРЯЩИЙ СПИРТ

Поздней осенью 1925 года норвежский пароход "Верхавен" сел на камни в горле Белого моря. Команда и капитан, не сообщив по радио об аварии и не приняв никаких мер к спасению парохода, съехали на берег. По международному праву пароход, брошенный в таких условиях командой, поступает в собственность той страны, в водах которой он потерпел аварию. "Верхавен" перешёл в собственность Советского Союза, и капитан Кравченко получил предписание принять его, отремонтировать и вступить в командование. Капитан сиял: помогли "пачкуны-голландцы", подкинули пароход. Глана капитан бпал с собой заведовать пароходной канцелярией. Первым рейсом "Верхавен" должен был идти в Ротердам. Жил капитан в Петровском парке в двух комнатах вместе с Гланом, Батуриным и Бергом. Был январь. Над Москвой дымили марозы, закаты тонули в их косматом дыму. В дощатые капитанские комнаты, как и в Пушкине, светили по ночам снега. Растолстевшая Миссури спала на столе, и многочисленные часы тикали в тишине, заполняя комнаты торопливым звоном. Уезжая по делам, капитан оставлял комнаты, Миссури книги и часы Батурину и Бергу. Звон часов вызывал у Берга г Батурина впечатление, что звенит зима. Снега, короткие дни и синие, какие-то ёлочные ночи были полны этого мелодичного звона. Он помогал писать, вызывал стеклянные сны - чистые и тонкие, разбивывшиеся при пробуждении на тысячи осколков, как бьётся хрустальный стакан. Год отшумел и созревал в Батурине, Берге, в Нелидовой, даже в капитане ноывыми болрыми мыслями. Батурин застал однажды капитана за чтением Есенина. Капитан покраснел и пробормотал: - Здорово пишет, стервец! Вот смотрите. - Он ткнул пальцем в раскрытую книгу:

Молочный дым качает ветром сёла, Но ветра нет, есть только лёгкий звон.

Батурин улыбнулся. Дожидаясь назначения, капитан вообще пристратился к книгам. Он зачитывался Алексеем Толстым и подолгу хохотал, лёжа на диване, потом говорил в пространство: - Дурак я, дурак.