Богат и славен город Москва   ::   Фингарет Самуэлла Иосифовна

Пантюшка ощупью двинулся к сундуку, заполз в щель между сундуком и стенкой шатра, лёг и приготовился ждать. Вскоре его сморил сон.

Ночью ордынский разъезд из пяти всадников услыхал приглушённый топот копыт. Пять сыромятных плетей одновременно свистнуло в воздухе. Пять крепких коротконогих лошадок распластались над ковылём.

Месяц ушёл за тучу. Увидеть тех, за кем пустились в погоню, преследователи смогли лишь тогда, когда зажали убегавших в кольцо. Одно плохо—разглядывать не пришлось. Завязался короткий бешеный бой.

Взжиг! Изогнутые ордынские клинки обрушились на прямые. Взжиг! Взжиг!

Долго ли впятером с двумя справиться?

Но двое оказались шайтанами, принявшими обличье людей. Взжиг! Ордынец, рассечённый до пояса, рухнул на землю. Взжиг! Взжиг! Второй и третий покатились, ломая кости. На голову четвёртого обрушилась палица – не успел и вскрикнуть.

Пятого настигло копьё в тот момент, когда он пытался повернуть коня, чтобы уйти в степь.

– Всё. Отбились. Не ранен, Юрий Всеволодович?

– Цел. Без труда отбились. Они сильны впятером на одного нападать. А нас двое пришлось. Излови их коней.

– Дело. С запасными конями уйдём… Эх, жаль мальчонку. Обещали и не помогли. Небось дожидается. Ведь сгинет в Орде.

– Чужих жалеть – сердца не хватит. Своих вызволять надо.

– Может, и так. Куда дорогу будем прокладывать?

– Известно куда – на Москву!

Кони под всадниками взяли с места и понеслись, легко выбрасывая крепкие ноги. Рядом на привязи побежали две запасные лошадки, оставившие на поле недолгой битвы своих порубленных седоков.

* * *



Пантюшка проснулся сразу, словно хозяин толкнул сапогом в бок.

Полог в шатре был распахнут. В проёме виднелся кусок посветлевшего неба без звёзд.

«До света проспал», – испугался Пантюшка и осторожно выглянул. Хорошо, что успел разглядеть того, кто стоял посередине шатра, и не подал голоса. Не сносить бы ему головы.

Даже в Орде, где жестокость считалась делом обычным, был человек, о котором все говорили: «Он за пазухой носит ярость». Звали этого человека Капьтагай. Его привёз Хажибей, а откуда привёз, не сказывал. У самого Капьтагая не спросишь. Он родился глухим и немым.

Немой телохранитель – находка. Капьтагая приметил сначала Мирза, потом Едигей. Попав к Всемогущему в милость, Капьтагай стал заносчив, вытворял, что хотел. Дружбу он ни с кем не водил, к одному Хажибею наведывался. Они вдвоём, что ни день, в степь выезжали, а для чего – про это никто не знал. «Я немого, как сына родного, полюбил, – отвечал Хажибей на расспросы. – Такого яростного человека во всей Вселенной не сыщешь».

Вот этот-то Капьтагай и стоял посреди шатра. Его рысьи глаза прощупывали темноту. В руке светилась полоска ножа.

«Пропал, – успел подумать Пантюшка, – сейчас полоснёт».

В два прыжка Капьтагай очутился рядом. Пантюшка вобрал голову в плечи и перестал дышать. Он не видел, как немой сдёрнул с крышки сундука брошенный князем кафтан. Да и не мог Пантюшка догадаться, что не он, а кафтан привлёк к сундуку Капьтагая. Рысьи глаза разглядели золотые цветы и травы, едва мерцающие в темноте на красном, словно алая кровь, поле. Красивый наряд. В таком не стыдно пройтись мимо белых, расшитых узорами юрт.

Вмиг Капьтагай сорвал с себя латы, сбросил синий, подбитый овчиной халат. Кафтан русского князя пришёлся ему не впору, оказался велик. Это обстоятельство немого ничуть не смутило. Он закатал рукава и затянул пояс потуже. Справившись, откинул тяжёлую крышку и заглянул внутрь. Пусто. Не может быть, чтобы в таком большом, обитом железом сундуке ничего не водилось. Наверное, что-нибудь да припрятано, только в темноте не видать. Не долго думая, Капьтагай прыгнул в сундук. Островерхий шишак зацепился за крышку, слетел с головы и покатился со звоном.