Большая вода   ::   Горбатов Борис Леонтьевич

- Надо бы лучше, - отвечает мальчик: не пристало охотнику хвалиться, а хаять промысел не за что. - Песец нонче не тот пошел... - объясняет он важно.

- Не тот?

- Песец нонче хитрый пошел. На накроху он уже не идет.

Не то что раньше,

- А ты помнишь, какой раньше песец был?

Митяй смущается. Отцова шапка совсем налезла на нос.

- Люди сказывали... - бормочет он.

- А может, и не врали люди! - добродушно соглашается дядя Терень, Человек умнеет, отчего и зверю не поумнеть.

Ну, а план твой как?

- Я план, дядя Терень, весь выполнил.

- За это ты, выходит, молодец и ударник. А велик план-то?

Дядя Терень это из приличия спрашивает. Как и все люди в тундре, он слыхал о промысловом договоре Митяя. Его сочинил веселый инструктор, объезжавший промыслы. Митяю дали ружье, лодку, участок и план: пять песцов. Стал Митяй заправским промышленником. И даже не столь ружьем он гордился, сколь планом.

- План - пять песцов, дядя Терень! Да я еще ушкана убил. Да пятерых куропаток. И олень вот. Теперь думаю на гуся идти.

- Великий у тебя оборот, промышленник-! Богач ты теперь! Куда доходы девать будешь?

- Я все тятьке, - смущается Митяй. - Мне ничего не надо.

- А у тятьки как с планом?

- У тятьки-то? У него плохо...

Старик усмехается. Но, как ни в чем не бывало, продолжает беседу.

- А там, помнится, в плане у тебя еще пунктик был. А?

Сполняешь?

- Сполняю, дядя Терень, - неуверенно отвечает мальчик. - До дробей уж дошел.

- Л HG врешь?

Митяй даже обижается.

- Пес врет, а я - человек. Хоть экзамен- мне сделайте.

Тут уж черед дяде Тереню смущаться. Он чешет затылок и говорит:

- Плохого ты, брат, профессора себе для экзаменов нашел.

Профессор-от сам на пальцах считает. Но ты не горюй, Митя.

Однако ты свое дело знай: учись. Ученым станешь. На магистраль поедешь. Глядишь, и в профессора выйдешь.

- Нет, я лучше тут останусь, дядя Терень, - говорит мальчик и поднимает глаза на старика. - Хорошо тут!

- Хорошо?

Они вышли уже к избе. Она внизу, на берегу маленькой тихой бухточки. Далеко в залив вдается массивный горбатый мыс Ефремов Камень. Нынче он особенный. Не угрюмый, как осенью, не черный с проседью, словно кавказское серебро с чернью, как зимой, а дымчатый, даже чуть-чуть синий и легкий-легкий, почти бесплотный. Вокруг него - голубой прибой льдов, а дальше - неоглядная мирная снежная равнина. Снег серебряный, он тронут весной, в нем есть уже тусклость металла. В заливе тихо. Солнце спокойно играет в торосах. Дремлет тундра. Легкий дымок над избой да стук топора. Видно, Трофимов хозяйничает, И вокруг лежит тундра, мать сыра земля.

Да уж, сыра! Сырее и не бывает.

- Хорошо-о! - соглашается дядя Терень.

Они спускаются к избе. Трофимов зовет ее усадьбой.

Пожалуй, это единственное на всем Восточном берегу жилье, обнесенное частоколом. К чему тут частокол, Трофимов и сам не знает. Воров не водится, бродяги перевелись, волки не забегают. Да и на землю трофимовскую никто не посягает. На десяток километров окрест он один - хозяин тундры, ее единственный обитатель и добытчик.

Но он именно этот участок у бухточки огородил, обособил.

Он словно оборонился от тундры: вот здесь мое, жилое, трофимовское, а там, за частоколом, - уж чужое, дикий край, глухое место. И изба у него, не в пример другим, аккуратная, теплая, ладная. Он пристроил к ней завалинку, баньку вывел в стороне. Плавник напилил аккуратными брусками и сложил в штабеля. Двор изрыл канавками, чтоб весенняя вода быстрей стекала. А по двору пустил гулять гусей, - еще в прошлом году он словил двух линялых и приручал, их. Они бродят по двору, словно на птичнике, и уныло гогочут. Собаки к ним уже привыкли.