Бомаск   ::   Вайян Роже

И дед и отец частенько говорили ему, что пьемонтца в Савойе зовут "пьяфа", а в Лионе итальянцев называют "макаронщиками", так как они любят макароны, и что если пьяфы и макаронщики работают за гроши, то французские рабочие упрекают их за это, а если итальянец потребует, чтобы его уравняли в заработной плате с французами, то хозяин уволит его да еще добьется, чтобы власти отобрали у итальянца удостоверение. Но все равно лучше работать за гроши во Франции, чем быть безработным или полубезработным в Италии, и потому вот уже многие поколения Бельмаскио покорно тянули свою лямку. Но сам Бомаск, как только подрос, решительно сказал: "Нет!" - и восстал против этого унизительного благоразумия.

В сельской начальной школе, где он учился, мальчишки на переменах кричали девочкам грубости, а девочки отвечали ехидными насмешками. Но в одно прекрасное весеннее утро Красавчик, выбежав на школьный двор, застыл на месте и с замиранием сердца глядел, как двенадцатилетняя Рита и тринадцатилетняя Мария, взявшись под руку, прохаживаются под платанами. На черноволосой Рите было красное платьице, а на белокурой Марии - голубое в белую горошинку; у обеих уже формировалась грудь; Рита шаловливо переступала своими тоненькими голыми ножками, а Мария смеялась, запрокидывая голову, и ее белокурые волосы, позолоченные лучами утреннего мартовского солнца, пушистым облаком спускались до пояса. "Как все складно у девочек", - подумал он, и от волнения у него задрожали ноги.

- Я, знаете ли, неверующий, как и все у нас в семье, - сказал он мне, а то, право, возблагодарил бы господа бога за то, что он создал девушек, за то, что есть в мире женщины.

Откровение это пришло ему в возрасте одиннадцати лет. У него навсегда запечатлелось воспоминание о первом ощущении восторга перед прелестью женщин, их красиво поднятой грудью, яркими красками лица, атласной нежностью кожи и волнами пышных волос. Как восхищала его мысль, что на свете существуют такие ласковые создания, с таким добрым сердцем и такими милосердными руками. Рита сделала ему перевязку, когда в драке мальчишки подбили ему глаз. Ни один из его приятелей не мог бы так ухаживать за раненым. Впрочем, его мать говорила, что он начал заглядываться на девочек гораздо раньше, когда был еще совсем маленьким, и соседки, смеясь над его ухватками, твердили: "Ну, этот малый докажет, что не зря он носит свою фамилию!"

Четырнадцати лет от роду, получив свидетельство об окончании начальной школы (licenza elementare), он бежал из родной деревни с ее строгими нравами и отправился в Милан, так как не желал работать каменщиком во Франции и надеялся стать на родине механиком. Его влекло также желание поближе узнать женщин. Было это в 1934 году.

До своего совершеннолетия он перепробовал самые различные профессии, но механиком так и не стал, потому что тут требуется специальное учение, а у него ломаного гроша за душой не было. Больше всего он приблизился к желанной специальности, когда работал машинистом сцены в одной провинциальной труппе, с которой разъезжал по Италии от Венеции до самого юга Сицилии, деля ее славу и нищету. Был он и сельскохозяйственным рабочим - в зависимости от спроса батрачил то на рисовых полях в долине реки По, то на виноградниках в крупных поместьях Кампаньи. Но он предпочитал жить в городах и ради этого даже соглашался замешивать известь для каменщиков, хотя и дал себе зарок, что никогда не станет строительным рабочим. То безработица, то молодое любопытство гнали его из одних краев в другие. Служил он и матросом на паруснике, перевозившем мрамор из Каррары в Северную Африку для мастерской надгробных памятников. К восемнадцати годам у него накопились кое-какие сбережения, и в компании с приятелем он открыл в Тунисе мелочную лавочку.